Меня вышвырнули.
На узкую улицу, опоясывающую высокие стены, за которыми возвышается гигантский храм с куполом.
Вышвырнули…
Руки подрагивают, когда я упираюсь ладонями в тёплые камни. Боль ослепляет, и я сосредотачиваюсь на маленьком островке ярости внутри себя. Эта ярость такая знакомая, привычная. Сколько раз я черпал в ней силы, когда проигрывал и надо было снова подняться и действовать дальше.
Маленькое пламя, способное разгореться и выжечь все обиды, сомнения в собственных силах и слабость. Заставить двигаться дальше, даже если это кажется невозможным.
Перед глазами плывёт, но я продолжаю пестовать это пламя, представляя, как затрясутся эти поганые стражники, если я появлюсь здесь на правах какого-нибудь рыцаря или героя. Как перекосится лицо Золотого Льва и всей его честной компании, если я смогу зажечь эту их самую штуку до самого верха, да просто разнести её своим светом. Если…
Что-то налетает на меня, сквозь ослепительную вспышку боли до меня доходит, что лицо опять лижет шершавый язык. И урчание – опять это урчание. Зажмурившись, я пытаюсь отвернуться и столкнуть зверя.
– Жора! Хватит! – требует женщина.
А мохнатая тварь, придавливая меня к плитам, продолжает облизывать.
– Отстань, – я отмахиваюсь сильнее, чуть не завывая от боли в потревоженных рёбрах.
Отталкиваю морду, и Жора переключается на пальцы: лижет и кусает. А я открываю глаза. Мальчишка стоит надо мной и, щербато улыбаясь, сообщает:
– Ты хороший. Жора только добрых людей облизывает.
Жора придавливает меня лапой, и честно – лучше бы я был плохим, чем это.
***
– Значит, говоришь, героя прежде уже призывали? – уточняю, обходя пахучую груду навоза. На тротуаре нам места не хватает: там ходят горожане побогаче, служители в балахонах и масках, толкутся покупатели возле лавок и лотков, их слуги, посетители понатыканных на этой улице таверн.
Солнце палит немилосердно, и пот под балахоном щекотно стекает по спине. Кругом всё скрипит, грохочет – шум древнего города с непривычки сильно утомляет. А без указателей дополненной реальности в незнакомом месте странно и неуютно.
– Да, только с божественного плана. Он сильный был очень, не то что ты. Он этих монстров положил одним махом, – вихрастый мальчишка Тирус резко ударяет кулаком воздух. – Он рассказал о божественном, человеческом и низшем плане, благословил людей на культивацию и достижение небесного плана, после чего вернулся к себе.
Его мать Асалин, – дрессировщицу карнаков из бродячего цирка, – его самого и звезду их труппы Жору наняли проверить призванного героя на благородство, смелость и физическую силу, но после эпичного провала с облизыванием их троих выгнали.
При нашей повторной встрече Асалин готова была карнака на меня спустить за то, что они лишились возможности подзаработать, но карнак у них слишком миролюбивый и Тирус парень добродушный, уговорил её приютить меня в цирке ненадолго, мол, я историй расскажу и Жоре нравлюсь, значит, хороший.
Пацан мамой крутить умеет: сделал бровки домиком, взгляд проникновенный – и через Леву – так называется этот огромный город – я иду вместе с ними.
Иду, смотрю, спрашиваю и слушаю. Обычно люди любят о себе рассказывать, и мои спутники не исключение.
Эта Лева что-то вроде Рима времён расцвета папства, даже внешне чем-то похожа: широкие улицы, каменные мостовые, дома с колоннами, статуи. Даже одежда служителей чем-то тоги напоминает. Правит здесь король-жрец – Золотой Лев, инструкции соседям-единоверцам раздаёт.
Религия простая: будешь хорошо себя вести – будет тебе после смерти хорошо, будешь плохо – после смерти света белого невзвидишь. Только всё это завязано на культивацию ядра: соберёшь в нём много энергии – переродишься на божественном уютном плане в сытости и достатке, не соберёшь – человеком или того хуже – на нижнем плане демонов, где совсем плохо. А храмовые героики – так почитателей Божественного героя называют – могут силой своего ядра благословения раздавать, которые стирают с человека незримые для смертных следы их грехов.
Есть тут ещё дракониты из Небесной империи – у них примерно то же самое, только с драконами.