Мои воины намеренно не повредят жителям Леварии и паломникам, но всё равно приглядываю за ними с высоты Буяна. Что не мешает отвечать моему маленькому милому и слишком наивному оруженосцу.
– Не называй меня так хотя бы наедине. – Поглаживаю закреплённых на плетёной броне золотых драконов – знак моего ранга. – Пока это звание приносит одни неприятности. И так половина генералов вместо того, чтобы сосредоточиться на защите народа, ищут способ меня сместить, подставить, опорочить, а если оплошаю здесь – весь совет на меня ополчится.
– Ты справишься, а они смирятся.
– С тем, что самым молодым генералом в истории стала девушка? Ха! Даже если я собственноручно положу всю армию монстров, они заявят, что я сделала это неправильно. Мне кажется, первый советник ошибся, назначая меня на эту должность.
– Нет, он поверил в тебя, в твои силы и твой дар, – последнее Энайя почти шепчет, но я бросаю на неё предостерегающий взгляд: чем меньше вспоминают об этом, тем лучше.
Энайя недовольно надувает губки, но к ней быстро возвращается любопытство и живость, и она, ловко управляя Снегом, снова крутит головой, из-под козырька шлема оглядывая строгие здания и расположенные вдоль улицы бесчисленные лавки и лотки со всевозможной пахучей едой, священными текстами, чётками, статуэтками и портретами Божественного героя. Энайя глазеет на паланкины с проповедниками в белом, на проверяющих выставленные товары храмовых служителей в тёмных балахонах и масках, на людей, молящихся на специальных тумбах-возвышениях вдоль дороги. Возле каждого такого стоит служитель с медным туеском, в который бросают плату за пользование тумбой.
Вести о запустении Левы кажутся мне преувеличенными: тут по-прежнему не протолкнуться, а то, что амулеты и фигурки Божественного героя не спасают от возвратившихся монстров, судя по тому, что я вижу сейчас, не останавливает паломников от их покупок и желания помолиться в любом из истинных храмов. И уж выгодное торговое положение столицы Леварии никакие монстры не отменят.
– Проклятое дитя! – вскрик прорывает уличный гул.
Это как удар под дых, я теряюсь на миг, и в плечо врезается что-то мягкое. Непростительная рассеянность! В нос ударяет вонь: по генеральской броне с изящными узорами стекает тухлая хурма, капает на перчатку.
Перепуганная Энайя хватается за кинжал и оглядывается по сторонам. Десять всадников выхватывают мечи и, пока остальные прикрывают повозки, окружают меня и Энайю. Но вид готовых к бою воинов людей не останавливает.
– Проклятое дитя, проклятое дитя… – разносится по улице, и всё вдруг стихает, только противно ревёт защемлённый чужой телегой вол.
На соседних улицах по-прежнему кипит жизнь, а здесь все сосредоточились на мне, даже забравшиеся на платные молитвенные тумбы: считается что тот, кому удастся молиться здесь не отвлекаясь, получит особое благословение. И хорошим тоном считается пытаться их отвлечь, чтобы у них была возможность проявить себя. Эти заплатившие смотрят на меня особенно зло.
– Это всё она виновата! – взвизгивает старуха с полным лотком амулетов. – Это за ней пришли монстры!
Аура злости кольцом охватывает меня и кортеж со всех сторон. Я улавливаю колебание воздуха и наклоняюсь, пропуская над головой камень.
Люди напуганы монстрами, напуганы бессилием собственной веры, нельзя их винить за то, что они ищут виноватых и надеются на спасение.
– Это Ланари, проклятое дитя! – крик тонет в недовольном рокоте толпы.
На Энайю они внимания не обращают – в форме оруженосца, в свои двенадцать плоскогрудая, она неотличима от мальчика.
Белые одежды проповедников и серые капюшоны служителей утекают из толпы – жречество отказывается что-то делать. Остаются простые люди.
Мы легко можем убить их и кровавой волной докатиться прямо до главного храма, но...
– Кабраш, Дансо, Энайя – со мной, по крышам. Остальные – в посольскую резиденцию. Без крови.