А когда я вытащила письмо из кармана, читать его было уже поздно. Живое письмо умирало у меня на руках. Кажется, эта идиотка писала не шариком, а пером. Ты уж прости меня, дружочек, что так получилось, но мне хотя бы удалось тебя понюхать. Нет, что-то я всё-таки смогла прочитать, и этого было достаточно.
Что ж, пора браться за работу.
А потом, вечером, в магазине появились эти трое и только укрепили меня в желании вернуться.
Автор:
Письма спотыкаются о воскресенье,
А будь они хитрее – пробирались бы ночами
По раскисшим улицам весенним,
Тихо-тихо, от угла до угла, не топоча и
Обходя патрули.
И мы бы не так скучали.
Агния:
В лесу обалденно хорошо. И каждый раз кажется, что это – самый лучший из всех разов. Когда мы отмечали Новый год на даче, ко мне приходил лось. Под утро, когда уже все улеглись, я стала срывать мандарины и свечи с ёлки и подумала, что это трещит ветками и снегом соседский участок. Я обернулась – он стоял как изваяние, это магическое животное. Хочешь мандаринку? Он покачал головой.
Между Москвой и Петербургом стоит точно такой же, только каменный. Он тоже не любит мандарины.
Но я не об этом. Сейчас весна. Меня попросили съездить на дачу с моими подопечными детьми. Их мама осталась в городе, у неё дела. Иван Петрович, Таня, Даня, и я, их няня, отправились подышать Вербным воскресеньем. Я не люблю Ивана Петровича. Он незлой, но очень вспыльчивый. Не могу флиртовать с мужчинами, у которых неадекватная реакция на дневной свет.
А он, наоборот, смазывал меня маслом всю дорогу. Как будто и дети здесь ни при чём. Ты, говорит, не умеешь водить машину? Это правильно. Когда женщина за рулём, она готова впереди себя бежать и собой любоваться. Я, говорит, вчера наблюдал, как две тетки на «мерседесе» парковались. Долго примеривались в узенькую щёлочку между двумя другими машинами. Думал, не влезут, но такую ювелирную работу проделали – мама дорогая! Втиснулись. И сидят, две дуры, друг на друга смотрят, не знают, как бы теперь им выйти – двери-то и на пять сантиметров не открыть!
Смеётся Иван Петрович, а сам глазками нет-нет да пощипывает меня за воротник. Лучше бы за дорогой смотрел. Я не смущаюсь с мужчинами, но надо было к ребятам, на заднее садиться.
А из машины вышли – собаченция на нас бросилась. Здоровенная, яростная. Слюной брызжет, кричит, жаль только, о колодец головой не бьётся. Совсем как Иван Петрович в минуты гнева. Сторож из дома выскочил, в сарай забежал, и эта собака вдруг чудесным образом на поводке по земле потащилась. И скрылась в сарае, всё ещё завывая от ненависти. Ивана Петровича гордость распирает. Это, говорит, моё изобретение. Итар у нас совсем неуправляемый, даже своих не признаёт. Мы его на лебёдку посадили, когда надо – втаскиваем и запираем. А Танюха с Данилой хохочут, им смешно, как Итар пытается за землю уцепиться, когда его волокут на верёвке.
Вокруг дачи – лес, хотя бы это меня вдохновляет и успокаивает. Грязно, правда, внутрь не пробраться. Зато можно дышать и слушать шум и, закрыв глаза, представлять, как где-то в там далеко ходят-бродят угрюмые лоси.
Сели обедать – опять сторож откуда-то появился. Постоял в дверях несколько секунд, а я ухом увидела, что он меня изучает. М-м? – говорю. А он: Сегодня вербовочное воскресенье. Смешно, – отвечаю и продолжаю есть. А он подходит к столу: Вы случайно не Агния?
Детишки мои кричат: Агния, Агния! Саша, она у нас уже с самой зимы няня! А Саша усмехнулся и говорит: Там вам письмо пришло.
???
Вам. Я сейчас принесу.
Тут уж Иван Петрович встрепенулся. Как это, говорит, письмо? Сюда никогда никакая почта не приходит. Здесь и адреса-то почтового нет. Не иначе, говорит, это Сашкины фокусы. Может, это он сам тебе письмо написал? И рожи корчит – не то для того, чтобы дети не видели, не то наоборот – чтобы их рассмешить. Вот уж и правда, вербовочное какое-то.
Сторож как сторож – лицо плоское. Ни намёка на воображение. Протягивает письмо, я его спрашиваю: кто хоть принес-то?
Не знаю, какой-то Воскресёнок.3. Три-четыре
Вадим:
Я чуть было не сказал ей: пошла вон, и без тебя тошно. Но ради приличия скрипнул: здесь беспорядок, я переезжаю. Она не обратила внимания:
А вы меня помните?
Спрашиваешь. Помню ли я тебя. На пятом курсе мало кто ходит к первой паре по субботам. Ты ходила каждый божий раз. Однажды мы и вовсе оказались вдвоем в пустой аудитории. Я по одну сторону стола, ты – по другую. И так проводили семинар. Это я помню. Но что тебе нужно от меня теперь? Сегодня я даже не могу приладить себе нормальной улыбки. Мне больно от мысли, что надо предложить тебе чаю.