Через пятнадцать минут дождь сошел на нет, на небе показалось закатное солнце, окатив бока соседних домов алым светом, а туча, оседлав ветер, умчалась к горизонту, вернув мысли Славика к домашке по математике. Но не успел он отвернуться от окна, как ударила молния. Гром среди ясного неба, кажется так говорят в таких случаях. Прямо из темнеющей весенней синевы, на которой от грозы не осталось и облачка. Славик отчетливо увидел, как яркий белый зигзаг метнулся сверху вниз, прямо к высокой трансформаторной будке, хорошо просматривавшейся из окна спальни. Раздался оглушительный треск, сопровождаемый хлопком. Стекла в старых деревянных рамах зазвенели от вибрации, а на внешнем нижнем образовалась небольшая трещина. Славик инстинктивно зажмурился, но все уже кончилось. Необычный феномен, невольным свидетелем которого он стал, продлился всего мгновение, оставив о себе лишь яркое воспоминание и щербатое стекло.
— Это что было?! — из кухни в спальню вбежала перепуганная мама Славика. Она резкими движениями вытирала ладони о красно-белый фартук.
— Молния в трансформаторную будку ударила, — Славик пододвинул тетрадь с домашкой поближе к себе и схватил ручку, притворившись, что все это время занимался учебой.
— Молния?
— Ага…
— Что у вас тут за грохот? — теперь в спальне был и отец.
— Славик говорит, что молния в трансформаторную будку ударила.
— Это в ту, что возле профилактория? – отец подошел к окну.
— Да, — Славик кивнул. — Я сам видел.
— Так небо же уже чистое. Какая молния?
— Белая, яркая-яркая, — Славик ткнул пальцем в стекло, указывая направление. — Во-о-н туда шандарахнула!
— Ну куда ты тыкаешь? — возмутилась мама. — Только окна помыла.
Проследив за пальцем отец Славика разочаровано вздохнул
— Ах ты ж… стекло лопнуло, — он открыл форточку, просунул руку между рамами и осторожно пощупал трещину. — Что за день такой? Сначала утюг, теперь стекло…
Последнюю фразу Славик пропустил мимо ушей. Его папа любил поворчать по любому поводу. Эта привычка сперва забавляла своей регулярностью, но потом приелась и теперь вызывала только раздражение. Протиснувшись между папой и углом письменного стола, Славик потянулся ко второй, внешней форточке.
— Ты чего? — бросил на него недовольный взгляд отец.
— Щас… — он повернул защелку, открыл форточку и замер, вслушиваясь.
— Славик, не мешай, — одернула его мама, но он только отмахнулся, встав на цыпочки, чтобы поднести ухо ближе к форточке.
— Слышите? — спросил он у родителей спустя пару секунд неловкого молчания.
Они переглянулись, непонимающе посмотрев друг на друга.
— Что? — переспросил отец.
— Вот именно, что ничего, — ответил Славик.
И действительно, с улицы не доносилось ни единого звука. Не было слышно ни проезжавших по улице с другой стороны дома автомобилей, ни шума колышущихся на ветру листьев, ни даже пения птиц, вернувшихся после зимовки из далеких краев. Казалось, будто вся природа замерла в ожидании чего-то. Образовавшийся звуковой вакуум заполняли только дыхания трех человек в тесной спаленке и монотонное рычание старого холодильника на кухне.
— И правда, так тихо… — мама Славика нервно поправила фартук.
— Да уж… — подтвердил отец. — Не одних нас напугало. А стекло менять придется.
***
Ночью Славику снились странные сны. Он не мог сказать, что это были самые настоящие кошмары, хотя в них определенно было нечто пугающее и отталкивающее. Скорее, они относились к той категории снов, которые впечатляют тебя настолько, что о них хочется рассказать кому-нибудь, как только проснулся, поделиться пережитым опытом, недоступным во время бодрствования.
В этих снах Славик видел другие миры, отличные от нашего. Он проносился через них с невероятной скоростью, казалось, намного превышающей все разумные пределы. Эти миры сливались перед ним в невнятное месиво из красок и форм. Мелькали калейдоскопом нереальности, невероятности. Славик видел несуществующие цвета, которые невозможно было описать словами, геометрию, ломающую любую логику и здравый смысл. Он пролетал сквозь изгибы реальности, сквозь углы и складки вселенной, вне ее пределов. Ощущал потоки материи и взгляды миллионов черных звезд, их давящий гул, угнетающий все живое и неживое. И тех, кто прятался по ту сторону этих бездонных скважин. Ползущих между мирами, скачущих по складкам измерений, путешествующих сквозь бескрайнюю пустоту миллионы лет. Он видел само время, сплюснутое в диск, а над ним – бесплотный разум, древнее всего сущего, сверкающий бессчетным множеством геометрических фигур, сплетенных из ткани чистой мысли. Он не мог сказать, что видит все это, или же слышит. Благодаря свойству сна, он ПОНИМАЛ, происходящее. Оно, казалось, транслировалось ему прямо в мозг, обходя стороной все органы чувств. Это было незамутненное искажениями плоти знание, воспоминания, разделенные с кем-то другим.