— Беги, девчата, в контору! Чего они, в самом деле! Скажи, мол, так и так, пускай прораб сюда идет и сам разбирается.
Девушки ушли.
— Ну и пусть кто угодно приходит! Все равно не отдадим!
— Попугают да уйдут. Не их кирпичи!
Дядя Кузя пустил густой клуб дыма:
— Нехорошо! А еще молодежь, ученики! Сами своей пользы не соблюдаете. Кирпичи-то эти для бани нужны. А вы не сознаете. Сами же мыться будете.
При слове «баня» Тимоша вздрогнул:
— Ребята, слышите? Баня!
— Ну и что ж, что баня? — спросил я.
— Как «что ж»! На восстановлении бани мой дядя прорабом работает. Теперь я все знаю. Это он их сюда послал. Это он за картины эти самые.
— Что-то ты мелешь непонятное! — сказала Галина. — За какие картины?
— Которые на стенах висят. У меня план — каждый день двести гвоздей собирать. А вчера ребята не донесли: сто девяносто два только. Я, чтобы прорыва не было, повыдергал из стен гвозди, на которых картины висят, и вставил щепочки.
— Ну?
— Ну, а дядя вошел, хлопнул дверью — картины и сорвались. Стекла — вдребезги… Факт, он прислал! Это он мне лично мстит.
— Гм! Мой отец тоже в бане работает, — пробормотал Яша. — Плотником он.
— Ага! Мы с Яшей знаете что, ребята, сделаем? Мы лучше спрячемся. А то еще больше неприятностей будет. Ладно?.. А вы ничего не бойтесь и не отдавайте. Попугают, попугают и уйдут, — быстро говорил Тимошка.
Баня находилась недалеко.
— Идут обратно с Тимошиным дядей и милиционером. Идут обратно с Тимошиным дядей и милиционером, — сказал Саша Ивушкин минут через пятнадцать.
— Ну, мы пошли! Пока! — бодро заявил Тимошка. — Вы, ребята, главное, не бойтесь. Милиционер — это просто так. Для страху.
Завснаб с главным инженером вскочили на подоконник и скрылись в учительской. Мне стало не по себе: никак не ожидал, что дело так быстро дойдет до милиционера. Другие строители тоже призадумались.
— Ребята, а ведь и в самом деле милиционер!
— Д-да! Ну и что ж… Он ведь тоже… это… по закону…
В окне показалась взъерошенная голова главного инженера:
— Эй, вы, не струсьте смотрите! Если теперь возьмут, значит и всё отнимут…
Голова исчезла.
Когда работницы, прораб и девушка-милиционер поднялись на холм, у нас опять было совсем тихо.
Я бы не сказал, чтобы товарищ Садиков походил на коварного, полного жажды мести человека. Он был маленького роста, толстый, в кепке и стареньком пиджаке, надетом поверх холщовой косоворотки. Он остановился перед дядей Кузей, тяжело дыша от подъема на гору:
— В чем дело, товарищ Самоваров?
— «В чем дело»! Не дают. Балуют, — ответил дядя Кузя, дымя козьей ножкой.
Прораб вздохнул, вытер ладонью лоб:
— Товарищ милиционер, по постановлению райисполкома от двадцать четвертого прошлого месяца, все строительные и ремонтные организации обязаны широко использовать материалы с разрушенных зданий, не годных к восстановлению. Эти вот товарищи собрали здесь большое количество кирпичей для своей забавы, а когда наши рабочие прибыли, чтоб забрать их и использовать по назначению, они оказали сопротивление и вызвали простой подводы.
Девушка-милиционер спросила очень строго:
— Почему препятствуете?
Никто не ответил ей.
— Почему препятствуете? — еще строже повторила девушка.
Оська выступил вперед. Он старался казаться спокойным, но был очень бледен, и голос его дрожал:
— Понимаете, товарищ милиционер, мы очень хорошо понимаем, что баня тоже очень важное дело… Вот… Но у нас тоже важное и полезное для всего города дело… Потому что вы же сами понимаете, что восстановление школы — тоже важное и полезное дело. Вы же понимаете…
— Постой, постой! — Товарищ Садиков вытянул руку ладонью вперед. — Ты вот что скажи: кто вас уполномочивал строить школу?
— Нас?.. Нас никто не уполномочивал… Но, вот увидите, скоро уполномочат!
— Да ну! Кто же это уполномочит?
— Ну… ну хотя бы районо. Неужели вы думаете…
— Постой! — Прораб опять вытянул руку, потом оглянулся улыбаясь, — Ребята, послушайте меня! Я вам добра желаю. Вот вы взялись строить школу, хотите, значит, себе и городу пользу принести. Дело хорошее. Но ведь дома-то не всякий строить может. Тут знания, опыт нужны, а не только топором стучать. Хотите полезную работу делать — поступите на строительство, хотя бы к нам в баню. Там у нас опытные плотники, каменщики, столяры. Под их руководством и делу научитесь и пользу принесете. Старших ребят с удовольствием примем. Зарплату дадим. А насчет школы — никто вас не уполномочивал и никто не уполномочит. Хоть вы в лепешку разбейтесь! Потому что строить дома…
— Лучше вы к нам поступайте руководить! — пропищала Нюся Ракушкина. — Мы вам тоже жалованье назначим. Вскладчину.
Прораб, старик я девушки только засмеялись в ответ.
— Грузите! — сказала милиционер. — А вы, ребята, не балуйтесь!
Девушки снова подошли к кирпичам.
— Не имеете права!.. Не дадим!.. Это наши кирпичи!.. — слышалось то здесь, то там, но никто уже не двинулся с места.
Оська поднял руку.
— Пусть! — сказал он. — Пусть! Все равно, если нас не признают, подадим в суд — и тогда посмотрим.
Подвода, груженная нашими кирпичами, удалилась. Ушли и прораб с милиционером. Из окна учительской выпрыгнули завснаб и главный инженер.
Нижняя губа у Яши отвисла, красное лицо перекосилось, глаза блестели. Он посмотрел на ребят, на Оську, как-то особенно дергая головой:
— Не могли… не могли отстоять! — Он сел на недостроенную тачку и отвернулся от всех.
— Ой, дураки! Ну совсем как маленькие! — почти плакал Тимоша. — Милиционера испугались! Да знаете, кто этот милиционер? Знаете? Моего старшего брата жена! Маруся ее зовут. Она сегодня у нас выходной проводит, а дядя, наверное, ее и позвал, чтоб вас напугать. Эх, вы!
— Ты уж молчи! — сказала Галина. — Небось, сам, когда кирпичи отнимали, сидел тихо, как мышь!
— А что, я для своего спасения сидел? Я для общей пользы сидел! Если бы я дяде на глаза показался, так он бы не только кирпичи, но даже всё забрал!
Миша Арбузов лег животом на землю и запустил пальцы в черные всклокоченные волосы:
— Что теперь говорить! Раз кирпичи взяли, значит всё теперь возьмут. Пропало теперь наше дело!
Повернувшись на бок, он положил голову на протянутую руку и закрыл глаза.
Никто не работал. Одни лежали на усеянной щепками траве, другие слонялись туда и сюда, вялые, словно невыспавшиеся. Подперев подбородок кулаками, сидела на крыльце Галина и смотрела вдаль злыми глазами. Опустив руки, поникший, печальный, стоял на краю площадки завснаб. Оська грыз какую-то палочку, то хмурил, то подымал брови, о чем-то сосредоточенно думая.
Высокая тонконогая Соня Феофонтова стала недалеко от председателя, оглянулась кругом и заговорила скучным голосом:
— Вы, ребята, как хотите, а я люблю говорить правду в глаза. Десятилетчики уже, наверное, к ремонту приступили, а мы тут ничего не добьемся и к ним на готовенькое придем.
Ей никто не ответил, но сидевшие и лежавшие повернули головы, а те, кто был на ногах, подошли поближе.
— Вы, конечно, можете злиться и говорить что хотите, ребята. Но только я такой человек: если вижу что-нибудь неладное, так прямо и говорю. Взрослые правы: без руководителя мы ничего не добьемся.
Оська попытался презрительно улыбнуться:
— Спасовала уже? Пожалуйста, уходи! Мы нытиков не держим.
Но тут уже несколько человек сразу заговорили:
— Хватит тебе, Оська; «спасовала» да «спасовала»!
— Если б все могли сами дома строить, так незачем было бы на инженеров учиться.
— Захотят — у нас всю школу по кирпичику растащат, а мы и пикнуть не посмеем.
— Провозились тут зря, а потом попробуй посмотри Платону Ивановичу в глаза!
— Правильно!
— Хватит!
— Чепуху мы затеяли!
Я понял, что сейчас развалится все наше строительство. Я был согласен с Соней и с другими ребятами, и все-таки на душе у меня было грустно. Тимошка готов был заплакать… Трудно добиваться своей цели, если у тебя что-нибудь не клеится, но еще труднее бросить дело, которое любишь!