Но всем уже захотелось совершить подвиг в этом самом лесу, где недавно гремела канонада и тысячи бойцов шли на врага. Яшке закричали, что смеяться, конечно, легче, чем совершить что-нибудь героическое. Он сказал:
— Ладно! Пусть будет жребий. Авось не повсюду мины натыканы.
Ося присел на пень, вынул из сумки лист бумаги, разорвал его на одинаковые кусочки и что-то начертил на одном из них. Свернув билетики, он положил их в тюбетейку и поднялся:
— Кто вытянет пустышку — идет сзади. Кто вынет стрелу — идет впереди.
В молчании, с серьезными лицами, мы разобрали билетики. У меня даже сердце ёкнуло, когда я развертывал свой. Но мне досталась пустышка. Оська взял последний билет, развернул его и спросил:
— Ну? У кого стрела?
Никто не ответил.
— Я спрашиваю: у кого стрела?
Курчавый маленький Саша Ивушкин сказал чуть слышно:
— У… у меня стрела…
Все посмотрели на него. Он стоял бледный, как бумага, и моргал длинными ресницами, точно в них попала соринка.
— Так, — сказал Оська. — Ну, ты иди вперед, а мы — шагах в двадцати, след в след.
Саша не двигался и продолжал моргать.
— Ну, чего ты стал? Иди! — сказал Толя.
— Ребята, погодите! — выступил вперед Андрей. — Зачем вы его торопите? Может, человеку надо передать что-нибудь своим родителям, друзьям… Саша, если тебе нужно что-нибудь передать, давай я передам. Хочешь?
Саша открыл было рот, закрыл его, снова открыл, но не сказал ни слова.
— Ну ладно! Тогда иди… Ребята, отойдите подальше!
Мы отошли. Саша медленно повернулся, сделал шаг в сторону от дороги левой ногой, поднял правую, чтобы шагнуть дальше, да так и остался стоять на одной ноге, как цапля.
— Эх ты, цапля! — засмеялся Яшка и добавил серьезно: — Нашли кого вперед посылать! Самого маленького.
— Верно!.. Сашка, давай назад! Ну тебя! — подхватил завснаб. — Давайте снова жребий кидать.
— Снова жребий! Он маленький! Оська, пиши снова! — закричали все хором.
Тогда Оська молча сошел с дороги и решительно зашагал к завалу. Мы пошли за ним, и ни в каких не в двадцати шагах, а почти в затылок.
Никто из нас не взорвался. Подойдя к завалу, мы забыли о минах. Только теперь мы поняли, какая работа нам предстоит: на каждой сосне было несколько десятков веток, из которых некоторые величиной с небольшое дерево. Нужно было обрубить все эти ветки; нужно было распилить каждый ствол на несколько кусков; нужно было оттащить заготовленные бревна к реке, пробравшись с ними через завал. К тому же, как я уже сказал, все эти сосны были не спилены, а только надпилены так, чтобы их можно было свалить. Значит, кому-то из нас предстояло вскарабкаться на пень вышиной в три метра и топором отделить от него ствол.
Толстый, всегда серьезный Мишка Арбузов сказал:
— Знаете что, ребята? Обдеремся мы здесь колючками, порвем штаны и рубашки, замучаемся, как собаки, а к вечеру вытащим отсюда одно бревно.
Мы заспорили. Одни были согласны с Мишей, другие говорили, что раз уж пришли, так нечего отступать.
Оська не принимал участия в спорах. Прижав полевую сумку к дереву, он стал писать что-то на листке бумаги, то и дело останавливаясь и в раздумье потирая нос карандашом.
— Так, — сказал он, подходя к нам. — Пусть каждый подпишет этот документ.
Обступив Оську, мы стали разглядывать листок. Там было написано:
«Клятва
Я, пионер и ученик Н-ской школы-семилетки, торжественно клянусь, что не уйду из Грачевского леса, пока задание Комитета восстановления школы не будет выполнено и 20 бревен по 5 метров длиной не будут заготовлены и связаны в плоты. Если я нарушу эту клятву, пусть меня называют дезертиром и малодушным человеком».
— Вот, — сказал Оська. — А тот, кто не подпишет, может сейчас же уходить и больше не являться на строительство.
Мы все расписались на листке. Расписался и Миша Арбузов, заявив, что он вовсе и не собирался уходить, а только немножко посомневался.
— Ну, — сказал Тимоша, — пусть теперь кто-нибудь попробует нарушить клятву! Товарищ главный инженер, что прикажете делать?
Все повернулись к Яше. Тот постоял немного в раздумье, затем сказал:
— Перво-наперво вот что: я сейчас полезу на этот пень и обрублю вот эту штуковину, а вы стойте вокруг и ловите меня, если я свалюсь.
Так и сделали. Яша разулся и стал карабкаться на высокий пень, а мы подсаживали его, пока хватало рук. Добравшись до места надпила, он осторожно стал на верхушку пня коленями, затем так же медленно и осторожно сел на корточки. Все мы стояли вокруг пня не дыша, подняв подбородки. Примостившись удобно, Яша сказал:
— Подайте топор!
Как мы ни прыгали, а дотянуться топором до него не могли. Пришлось мне упереться руками в пень, а Тимоше — забраться ко мне на плечи. Держа топор в одной руке. Яша принялся рубить дерево. Минут через пять ствол рухнул вниз, содрав на пне кору. Главный инженер спустился, очень гордый и довольный.
Мы принялись разделывать сосну. Никогда я не думал, что это такая сложная и трудная работа. То и дело ствол, который мы пилили, провисал и зажимал пилу, и его нужно было приподымать кольями. Ветки никак не хотели срубаться, сколько по ним ни стучали топором. Под ногами была не земля, а сплошные коряги, о которые мы спотыкались и между которыми застревали ноги. Со всех сторон торчали тысячи сучков, грозивших проткнуть глаза и цеплявшихся за одежду. Сверху за шиворот все время сыпались колючие иглы.
Солнце, большое и красное, уже пряталось за деревья, а мы оттащили к речке только четырнадцатое бревно.
Толя посмотрел на небо, прищурив рыжие ресницы, и сказал:
— Ребята, а солнышко-то заходит!
— Вот так штука! — сказал Оська. — Что ж! Возвращаться домой с четырнадцатью бревнами?
— Как возвращаться? А клятва? — заволновался Тимоша. — Ничего подобного! Развести костер и ночевать здесь! Да, ребята?
— А дома волноваться будут, куда мы исчезли, — сказал Андрей.
Оська быстро придумал, как быть:
— Очень просто: один отправится в город и предупредит родителей, а другие останутся и закончат работу.
Все согласились. Но до станции было шесть километров. Никому не хотелось итти после целого дня тяжелой работы. Решили снова тянуть жребий, и Оська опять стал делать билетики. Вдруг Саша Ивушкин подошел к нему, постоял немного молча и сказал:
— Ося, не надо никакого жребия. Я так пойду, без жребия.
Яша махнул рукой:
— Брось, цапля! Тебя по дороге лягушки съедят.
— Все равно я пойду, — ответил тот.
Оська задумался. Саша, бледный, похудевший за этот день, стоял перед ним и ждал.
— Хорошо, — сказал Оська. — Иди.
— Во! Правильно! — одобрил Тимоша. — И знаешь чего, Ивушкин? Ты по этой дороге не иди, а иди лесными тропинками, так ближе. Как дойдешь до первой тропки, направо сверни. Я тебе сейчас план нарисую. Километра на два ближе. Ладно? Нам бы нужно было так итти, да я во-время не вспомнил.
Мы знали, что поезд на Энск идет один раз в сутки — вечером, но никто не знал точно, когда он приходит в Раздолье. Поэтому Саша немедленно отправился в путь, запасшись Тимошкиным планом.
Под высоким бугром, у самой реки, мы зажгли костер, напекли картошки и, поужинав, стали отдыхать: кто лежал, кто сидел на постелях из мелких веточек и травы.
Совсем стемнело, а луна еще не взошла. Только ближайшие спутанные ветки завала, чуть краснея, выделялись из темноты, освещенные огнем. И оттого, что свет на них все время дрожал и двигался, казалось, что за ветками кто-то шевелится.
Мы затихли, вглядываясь в темноту за костром, прислушиваясь к шорохам в лесу да всплескам в реке.
— Сколько здесь народу погибло, в этом лесу! — сказал наконец Толя.
Все придвинулись ближе к огню. Андрюшка, сидевший обхватив руками колени, пристально посмотрел налево, потом уставился на нас круглыми глазами:
— Товарищи! А что, если… А что, если в этом самом лесу сейчас прячутся диверсанты?
— Чего ты выдумываешь!
— Откуда они могут взяться, диверсанты?
— А вот откуда. Были здесь бои. И вот какой-нибудь полковник фон Шмидт вызвал к себе лейтенанта фон Шульца и сказал: «Герр лейтенант фон Шульц, мы должны отступать отсюда. Возьмите радиопередатчик, спрячьтесь в лесу в глубокой землянке и сидите в ней, пока не кончатся бои. А когда русские займут эту территорию, выходите по ночам из землянки и ведите шпионскую и диверсионную работу».