Однако Ливанова, давно привыкшая к такого рода сценам, с невозмутимым видом листала уголовное дело, папки с которым ей только что передал Брянцев, и никак не прореагировала на страстные призывы своего подзащитного.
— Щеглов, что вы делали между девятью и десятью часами утра двенадцатого августа? — спросил Брянцев.
Щеглов смотрел прямо в глаза следователю, и ни один мускул не дрогнул на его лице, только зрачки слегка расширились от напряжения нервов.
— Я ж давал на этот счет показания! — хрипло проговорил он. — В девять проснулся, принял душ, побрился, — при этом он с брезгливой миной провел ладонью по щеке и подбородку, — …поел. Что еще? Все. Часов в десять вышел из дому…
— И куда направились?
— К доминошному столу. По пути ненадолго зашел к Митрофанову, выпили с ним и Ольгой по стакану вина. Потом пошли в домино играть… Что еще? Надя подходила, спрашивала про Алексея…
— И что вы ответили?
— Не помню уже, кто ей ответил, что не знаем, где Лешка.
— Хотя вы лично знали, где он.
— Я? Знал?
— Потому что перед этим видели его во дворе школы. Мертвого!
В широко раскрывшихся глазах Щеглова отразилась горькое, смешанное с досадой удивление. Пальцы крепко, судорожно вцепились в колени. Внезапно севшим голосом он полувопросительно просипел:
— Не понял?
— Все вы поняли, Щеглов! — махнул на него рукой Брянцев и быстро спросил: — Каким образом вы оказались в то утро возле трупа Полунина и почему никому об этом не сообщили?
Холодный немигающий, выжидательный взгляд. Самообладанию Щеглова и в самом деле можно было позавидовать.
— Интересное кино!..
— Интересное, — согласился Брянцев и предложил: — Давайте вместе его посмотрим? Съемки, так сказать, с натуры. Ни в чем не повинный Герман Игоревич случайно подходит к месту, где лежит труп его дружка-приятеля, и спрашивает у стоящих там людей: «Не знаете, кто это такой?». Еще и наклонился, чтобы получше рассмотреть лицо покойника. Вы что, в самом деле не узнали Алексея? — Брянцев поглядел на своих помощников, затем на адвоката, которая продолжала соблюдать нейтралитет.
— Может, очную ставку ему со свидетельницей устроим? — в соответствии с заранее разработанным сценарием предложил Горелов и, закурив, отошел к окну, густо задымил.
— Сейчас решим с очной ставкой, — рассеяно отозвался Брянцев и совсем другим, жестким, прокурорским тоном обратился к Щеглову: — Ну так что же, Герман Игоревич, неужто и впрямь не узнали дружка-собутыльника?
По лицу Щеглова пятнами стала разливаться мертвенная бледность.
— Ну, допустим… — без всякого выражения, очень тихо заговорил он, косясь одним глазом в сторону адвоката. — Допустим, узнал… Хотя не сразу… — каждое слово давалось ему с трудом.
«Неужели сдали-таки нервы?» — подумал Брянцев, не ожидавший такого скорого перелома.
— Если узнали, зачем было спрашивать: «Кто такой?».
— Хотел убедиться… Он сильно изменился… Не похож был на себя…
— И как, убедились?
— Ну да… Положим…
— Щеглов, давайте не будем валять ваньку! — снова повысил голос следователь. — Вы прекрасно его узнали! Не могли не узнать, потому что не случайно там оказались.
— Неправда! — мотнул головой Щеглов.
— В самом деле, интересное кино: двое с лишним суток Надежда Васильевна терялась в догадках, куда это запропал ее муж, и оба эти дня Щеглов при встречах успокаивает ее: дескать, придет, никуда не денется!.. И в милицию не заявил, хотя по закону обязан был заявить. А еще в милиции служили!
Щеглов протестующе дернулся:
— Я Митрофанову сказал! И Ольге говорил, что видел Алексея. Предложил вместе пойти к Наде и сказать. Они не захотели. Я уже тогда понял, что это Митрофанов его задавил! Все эти дни ждал, что он наберется мужества…
— Слабое, слабое оправдание! — Брянцев осуждающе покачал головой. — Ждали, что в ком-то заговорит совесть. А ваша совесть почему молчала?
— Так ведь не я убил Лешку! Мне, что ли, надо было идти с повинной?
— Для начала могли бы известить Полунину, что ее муж лежит во дворе школы. А после этого — в милицию. Вам же известно, что чистосердечное признание вины и раскаяние…
— Знаю, знаю! — выкрикнул сипло Щеглов. — Только грохнул-то Лешку Митрофанов. Иначе с чего бы ему лезть в петлю?
— Он не сам в нее полез, — сказал Брянцев, глядя на Щеглова поверх очков. — Его… — и умолк, к чему-то стал прислушиваться.
Чуть погодя из коридора донеслись гулкие звуки шагов. Тяжелые, размеренные и твердые, они неумолимо надвигались, приближались к двери следственного кабинета.