Мужчина, сидевший за столом слабо ударил по нему кулаком, бережно приподнял и открыл книжку. Весьма странным мне показалось существо, читающее книгу. Эта картина мне запомнилась на всю оставшуюся жизнь. Возможно, жизнь не так уж и долга, как многие считают. Что, если мы - как снежинки, приближающиеся к жаркой земле?
Я просидел в том ужасном тёмном помещении с мертвецами и людоедом (в ту пору я догадался) пару часов, как вдруг сверху раздался звонкий звоночек.
Мужчина нечаянно уронил со стола револьвер и, не заметив этого, поспешил наверх. Двери распахивались перед ним и бились о стены.
Как бы я ни тянулся к огнестрельному оружию, цепи не позволяли. Я приложил довольно много усилий, чтобы встать. Когда я встал, камень, вместе с цепью, вывалились из стены, и я рухнул на ледяную землю.
Я не мог без ключа освободиться от цепей. Чтобы его получить, нужно либо застрелить громилу и отобрать, либо же вежливо попросить. Несомненно, просто так он мне ключи не отдаст.
Встав из грязи и подняв револьвер, я покрутил барабан и осмотрел его. Как оказалось, у меня в распоряжении есть лишь четыре патрона, а найти новые в таких условиях почти невозможно, к тому же хорошие – сербские.
Я только сейчас, при похоронном освещении, решил его осмотреть. Револьвер ложился в руке очень удобно, когда взводишь курок, трудновато нажимать на спусковой крючок.
Судя по всему, это - револьвер Нагана. И я не ошибся: на нём было это написано.
Перед приходом "Громилы" (да-да, я его так назвал) и нового пленника, я спрятался за вырванным старым камнем, и, дрожа от страха зубами, представлял, что сейчас произойдёт.
Камни постепенно начинали самостоятельно двигаться, и песок – сыпаться, однако стучания, обозначающего приближение его, слышно не было.
Но теперь он всё-таки идёт. Ловко было бы, если б Громила здесь и остался.
Дверь неожиданно распахнулась, и я хотел было выстрелить, но лишь изо всех сил тянул спусковой крючок.
Грянул выстрел, затем, словно в придачу, с потолка на труп упал тяжёлый камень.
Я, захватив свои вещи и две забытые всеми банки тушёнки, поспешил прочь из чёртового магазина.
Глава 5. Отдых и одиночество.
Я, сидя у самого огня и иногда двигая догорающие палки, дуя на огонь, тихонько молился Богу.
Как бы странно это ни звучало, в тот момент мне было абсолютно наплевать на холод, старающийся пробиться ко мне, забрать меня с собой и погасить последний лучик света в этой мёртвой тьме. Она, словно чувствуя меня, старалась меня поглотить.
Я же, в свою очередь, сидел, дремал и ждал наступления светлого утра, когда-то приносящего тепло в сердца людей, свет и радость; но я был готов встретиться со своей Судьбой, в то же время последними силами держась за этот мир.
Грусть и корыстная мука охватила мой разум: я думал об умерших, возможно, по моей вине.
Воздух, когда-то являвшийся тёплым и насыщенным, обжигал открытые участки моего тела.
Но пришло утро; солнце осветило мои закрытые глаза. Я зажмурился и встал, смело поддавшись течению.
На этот раз я был сильно уставшим. Заткнув свой рот старой тушёнкой, я пролил одну-единственную слезу; та пала на остатки сгоревшего бруска.
Тем утром солнце, будто сияло: казалось, словно в последний раз. Снегопада не было, но я вскоре его ожидал.
Снова закутав свой нос шарфами, я побрёл по заснеженным переулкам.
В тот день было теплее, чем обычно, но снег и тогда был одеревенелым.
На одну из улиц обрушилась часть здания; потому мне пришлось идти в обход – то есть, более длинным путём.
Было всё холоднее – это не только ощущалось в воздухе, но и по снегу.
Ноги болели всё сильнее с каждым часом. Мороз пробирал и мои руки. В ботинки начинала затекать ледяная вода, и я чуть ли не вскрикнул от испуга.
Я вошёл в дешёвый ресторан, и в глазах всплыли воспоминания, как я в дестве туда приходил.
Прогнав грустные мысли, я сел за стол у окна.
Обедая консервами, я наблюдал, как за окном с каждой минутой снегопад всё больше походил на туман.
За окном, у магазинчика напротив стоял улыбающийся манекен с молоточком. Он пропадал из виду, после и вовсе пропал.
В помещении было нисколько не теплее, нежели на улице, однако не попадал снег.
Я съел половину содержимого консервной банки и заключил, что разумнее переждать бурю и осмотреть здание.
Приняв решение, я направился к отсеку кухни.
В щёлочку я увидел мужчину, рубящего мясо на столе.
Я тут же отшатнулся и затащил к себе в куртку холодную банку.
На полу за стойкой я увидел заледеневшего мужчину, хватающегося за сердце. Я лишь бросил на него скорбящий и пугливый взгляд и пошёл ближе к выходу.