Также здесь сидел пожилой мужчина, а на его коленях – четырёхлетняя малышка. Судя по его взгляду, тот давненько устал от того, что происходит в мире: да и неудивительно, ведь миновали мировые войны, ледниковый период и многое другое.
– Я верю в то, что всё наладится, но я не уверен, доживу ли я до тех пор. Я на своём веку видывал многовато, да и сдавать на обочину пора. Честно сказать, уже мирно я жду своей кончины.
Кроме них, у огня сидел мужчина среднего возраста, который пил значительно больше алкогольных напитков, чем другие. Тот не проронил ни слова с моего прихода, но о внешности и характере можно рассказать без слов; нос был вывернут в сторону, а лоб был полон морщин.
Я просидел с ними у костра до самого вечера.
– Полно ребятки, закругляемся! – Объявил неожиданно дьяк, – в казармы, спать.
Дьяк стоял на одной из башен у моря и оглашал информацию из специального рупора.
Как вдруг из нескольких динамиков на стенах заиграл гимн России.
Все люди, гуляющие по гигантскому участку порта в этот же момент переполошились; алкоголики потушили костёр, продавцы еды закрывали фургончики, инженеры, срезающие мешающие ветви деревьев положили свои ножовки и каски на снег и, загрустив, поплелись к палаткам. Сначала мне казалось, что людей в лагере не так уж и много, но как оказалось позднее, их численность насчитывалась более сотни. Палатки постепенно наполнялись людьми, и вскоре на улице не оказалось никого, кроме охранников и к тому времени протрезвевшего меня. Я взобрался на каменную стену и наблюдал со всех сторон за происходящим вне эвакуационного пункта: в одной из сторон бродил волк, в другой – ничего.
Один из обходящих подстрелил волка и попросил меня принести тушу в лагерь, а утром мясник уже с ним разберётся. Я попросил не запирать врата и вскоре покинул пределы порта.
Тело волка лежало совсем недалеко, и забрал я его довольно проворно.
Притащив на базу тушу, я взобрался обратно. Ворота уже были закрыты. Несколько часов я провёл, ходя по кругу по несколькокилометровым стенам пассажирского порта и кушая сухой паёк, который мне предоставил один из работников.
Как вдруг я заприметил на одной из улочек тянущегося мужчину. За ним был кровавый след. Я побелел и задрожал как осиновый лист.
Глава 10. Авторитет.
Охранники тут же остановили кровотечение у старика и, кажется, несли его на руках. Тот лежал и не подавал признаков жизни. Понесли же его в лазарет - одну из стоящих в ряд палаток.
Миновали долгие дни и ночи. Многие, что были в лазарете – выздоравливали, и с каждым проходящим мимо мёртвых Душ, но живых тел, днём, приближалась назначенная дата отправления.
Жители, населяющие лагерь, никак не меняли своё расположение духа.
Становилось всё морознее; люди радовались всем явлениям природы, гуляли и веселились, назло яростно дующим ветрам.
Но чтобы ни происходило, они становились более хищными и стратегическими, нежели дружелюбными; некогда дружные дети, командиры рядовые, нынче были более грозными.
Я видел эти явления у людей и чувствовал себя отречённым, глядел на порт со стены и приводил всех в раздражение, однако опосля меня переставали замечать. Я был изгнанником общества, хоть моё имя и учитывали в различных списках.
Однажды я вышел на стену, бросил скорый взгляд на морские просторы и увидел старинное судно; оно было сделано из сырого, молодого, покрытого инеем дерева, однако на корабле не было ничего похожего на мачту. Оно-то и понятно; с ней было бы лишь труднее плыть.
Я побежал обратно в палату, схватил свой потрёпанный рюкзак и помчался обратно.
На улицу со мной выходили и другие люди. При виде корабля, многие никак на это не отреагировали и просто отправились к морю. Один лишь спасённый старик улыбнулся и взглянул на небо.
Я вместе со всеми отправился встречать судно, на песчаный пологий бережок.
Экипажем корабля являлись 14 пожилых мужчин. Трое из них по прибытии приветственно махали нам руками, хотя никто из них особо не пульсировал большой радостью. Я взошёл по трапу одним из последних.
Когда все попали на борт судна, где-то снизу затарахтели древние двигатели и, чтобы поплыть быстрее, нам потребовалось пять с половиной часов. Я лежал на полу своей каюты, облокотившись головой о рюкзак и глядел в низ верхней койки.
Я наконец вышел из каюты, сняв с себя всю тёплую одежду. Одна отсыревшая, клетчатая и пожелтевшая некогда белая рубашка нынче красовалась на мне.