Неужели за один день одичала совсем? Или это новая степень реакции организма на поганки? Ясно же, что шум издавал самолет или вертолет. И страх, что накрыл с головой, лишь отдача неподготовленной Милы на психотропы. Я хоть в биологии и ни бум-бум, но отлично помню, что бледная поганка и мухоморы очень ими богаты. И приступы паники отлично вписываются в обширный спектр возможных реакций.
Дождавшись, пока окончательно отпустит, поползла снова, и порожек преодолела даже нос себе не разбив. Главное в череде неудач выискать что-то позитивное, и уже становится не так горько.
— Мила, Мила, — запищало рядом, и я попросила:
— Не крутись, раздавлю же. А потом руки-ноги себе же лечить. Ты ж у меня на вес золота, дорогая.
— Золота, золота, — непонятно чему радовалось моё второе я.
— А давай тебя немного переименуем, а? Будешь Лилой, а то две Милы на десяти квадратах — это перебор. Вот как до Москвы доберемся, могу обратно переименовать, там жилплощадь побольше.
— Хорошо, — Мила ткнулась мне в щеку, видимо поцеловав. Прелестная девочка, жалко неживая. Мне даже её разговорчивости недоставать будет, когда в ум приду.
— Вода! — буквально взревела, нащупав ведро. А уж умывалась с каким удовольствием, не передать. — А зеркальца в избе не видела? — обратилась я к Лиле, когда лицо более не стягивало.
Куколка развела руками, а мне немного взгрустнулось. Потому что на ощупь, губы всё-таки оставались немного раздутыми. Да и на глаза хотелось посмотреть. Вода в ведре теперь выглядела мутной, и не то, что отражения своего, дна видно не было. Я с громким вздохом понесла выливать жижу во двор. Вот наберу чистой водички, хоть на себя полюбуюсь.
Хотела за калитку вылить, но что-то меня от забора дернуло, будто сила какая не давала шага ступить, снова во двор уводила. В сердце начала закрадываться паника, сродни той, что от звука летящего самолета накатила.
Так что я, когда ведро под забор вылила, пальцы перекрестила на обеих руках и начала осматриваться, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. Потому что взгляд чужой явственно чувствовала, насквозь пробирающий. Он сначала просто по телу гулял, каждый изгиб ощупывая, а потом внутрь полез.
Первый раз повернувшись, не увидела никого, второй раз — легкое колебание около калитки заметила, как в фильмах фантастических, когда невидимость временно сбой дает. А уж на третий поворот, рассмотрела мужчину в черный плащ замотанного, так что ни лица, ни сложения не разобрать.
Ужас не ушел никуда, также холодил внутри. Но сейчас я хотя бы понимала его причину — незнакомец в опасной от меня близости, и больше ни одной живой души на многие километры.
Ну куда же Прохор запропастился? Мне бы от присутствия ворона стало легче.
— Вы что-то ищете? — обратилась к мужчине, не тронувшись с места. А вот ведро в руке сжала покрепче. Если нападет, так двину, мало не покажется.
Он вскинулся сразу, и из-под капюшона сверкнули желтым глаза. Я чуть икать от испуга не начала, и сердцем своим подавилась, которое подскочило до самого горла. Но продолжала стоять, ни шагу назад не сделала. Потому что, если хищник видит слабину — он тут же кинется.
— Я к вам обращаюсь! — прикрикнула погромче, а то мало ли, может у него наушники в уши вставлены и музыка на всю катушку.
Мужчина, еще раз сверкнув глазами, развернулся и двинулся прочь. А у меня в сознании произошел щелчок. Домик же на холме, я это знаю совершенно точно, потому что такого вчера тут натерпелась, врагу не пожелаешь. Тогда отчего незнакомец не спускается вниз, а идет совершенно прямо?
Я маленькими шажочками, всё ещё сжимая в руке пустое ведро, подошла к забору. Калитка теперь поддалась легко, без какого-либо сопротивления. И пройдя десять шагов вперед, я поняла, что возвышенности тут и в помине нет.
— Ты зачем вышла? — я вздрогнула, но узнав Прохора, успокоилась тут же.
— Мужик приходил какой-то. Темный весь, — меня передернуло, и умастившийся на плече ворон, едва вниз не полетел, тут же вцепившись когтями покрепче.
— Темный? А ну, в дом иди быстро! На минуту оставить нельзя, тут же вляпаться успевает! — закричал Прохор, и крыльями взмахнул, задевая меня по щеке.
— Так не улетал бы! Я, знаешь, как испугалась! — пожаловалась, понимая, что очень близка к истерике.
— Я еды принес, дурья твоя башка! А то помрешь с голоду, сто лет потом новую хозяйку жди. А мне иногда поговорить хочется, и человеком обернуться тоже. А без ведьмы не могу! Хоть режь меня, хоть ешь!
— То есть, ты на меня намекаешь? — мы уже заходили в дом, и после болтовни с птицей, сердце снова стучало ровно. Я даже откровенное хамство ему спустить была готова. А уж когда увидела холщовый мешочек с краюхой хлеба и парой яблок, так вообще подобрела.