15.
Неумолимая логика темы завела ее, как видим, на вершины последних проблем общего миросозерцания. Философия прогресса не может ограничиться рамками социально-исторической тематики. Она неизбежно перерастает в метасоциальную сферу.
Но как в ежедневной жизненной действительности, в зыбких условиях текущих трудов и дней не бывает единогласия и единомыслия среди людей, так -- еще в большей степени -- царит разброд в царстве идей, идеологий, идеалов. Люди далеки от заветного совершенства, смутно внятного лучшим из них. В массе своей они косны, маловерны, самодовольны, бунтовщики. Их сознание ограничено, истина в ее завершенности скрыта от них. Да они и не слишком заботятся о ней: mundus vult decipi. Они живут больше интересами, чем идеями, и если идеи правят миром, то лишь "уплачивая дань наличного бытия не из себя, а из страстей индивидуумов": в этом "лукавстве разума" Гегель, как известно, усматривал характерную особенность исторического процесса.
В мире страстей и желаний бывают лишь относительные, дробные цели, лишь условные идеалы. В постоянных изменениях психической среды непрерывно меняются и отношения людей к действительности. Многовидность и богатство культур -многовидность и богатство духовно-душевного состава их носителей, их среды. Так называемые "переоценки ценностей" означают революции душ; новые акты музыкальной драмы -- в новых душах. Недаром философы ныне уделяют так много внимания психологическим типам: "как часто душа человеческая бывает непохожа сама на себя!" -- дивятся наивные наблюдатели.
Подвижная, переменчивая стихия заражает подвижностью и самые масштабы ее оценки. Миллионы людей делают свои дела, не задумываясь о том, что кроме частного, субъективного значения, им присущего, они имеют также общее и объективное. В бессознательных и подсознательных стремлениях, в живых интуициях внутреннего опыта, в цепких движениях чувства полнее и адекватнее воплощается безусловная нравственная воля, чем в рационалистических "действиях из уважения к нравственному закону":
Ein guter Mensch in seinem dunkeln Drange
Ist sich des rechten Weges wohl bewusst.
Формальные нормы "всеобщего законодательства" слишком абстрактны для ориентировки в дремучем лесу жизни, в потемках опыта. Действительность индивидуальна, а индивидуальное -- сфера эстетического постижения прежде всего. Мало уважать априорный нравственный закон -- нужно обладать конкретным нравственным чувством, творческим тактом, даром узрения первичных моральных очевидностей. Как часто люди, теоретически отвергающие всякую этику, бывают этичнее фарисеев нравственного закона! Они непоследовательны? Сознание у них не в ладу с бытием? -- Пусть даже так, но вспомним евангельскую притчу о двух сыновьях: один сказал "пойду" и не пошел, другой -- "не пойду", и пошел. Бывает разная непоследовательность; бывает она -- и во спасение.
Говорят, история творится больше сердцем и желудком, чем головой. Но в таком случае придется констатировать, что в сердце и в желудке не меньше ума, чем в голове! "Le coeur a des raisons que la raison ne connait pas" -- гласит один из афоризмов Паскаля. Нет углубленной социологии вне философии сердца и логики желудка. Жизненная общность людей дана до общественной дифференциации и является ее предпосылкой; в свою очередь, высшая форма общества есть общение любви.
Нужно вообще расстаться с односторонними интеллектуалистскими увлечениями. Прошли времена самодержавия рационализма, с одной стороны переоценивавшего влиятельность нашего интеллекта, а с другой извращавшего его действительную природу. Погружаясь в жизненный поток, сознание наше непосредственно приобщается к реальности, отождествляет себя с нею, становится ею. В этом живом познавательном акте -- темная тень хаотической материи, но и стихийная мудрость жизненного порыва, творческой эволюции. Бывает и так, что голова, засоряясь, становится резиденцией нашего малого рассудка, а сердце и желудок -- органы инстинкта -- превращаются в агентов большого разума.
Опять -- старая формула: животное и Бог. Симфония, построенная на диссонансах, rerum concordia discors. Чтобы постичь ее лад, ее музыкальную тему, видно, нужно дослушать ее до конца: божественный удел!
Безмерно сложна жизнь, и таится в ней неисчерпаемое количество новых форм и новых содержаний... чреватых новыми антиномиями. Абсолютный масштаб может быть доступен лишь абсолютному разуму. В этом отношении права теория бесконечного прогресса: в плане времени нет конца и нет "пункта" безусловного совершенства, эмпирического финиша, "всецелого уничтожения природы свободой", по выражению романтиков. Сомнительной, однако, становится эта теория в тех своих выражениях, которые пытаются сохранить философско-исторический оптимизм при отрицании идеальной реальности Абсолютного. Нескладны по существу и те ее аспекты, которые, справедливо отвергая конечность исторического горизонта, все же представляют историческое развитие в образе имманентного совершенствования.
Прогресс -- не в беспрестанном линейном "подъеме", а в нарастающей бытийственности, в растущем богатстве мотивами. При этом совсем не обязательно, чтобы последующий мотив непременно был "совершеннее" предыдущего. Но он всегда прибавляет "нечто" к тому, что было до него. Только в этом условном понимании может быть усвоена идея "общего", "абсолютного" прогресса: она постулирует общую связь, при действительной реальности которой разрозненные в эмпирии акты осмысливаются, как моменты становящегося высшего единства.
К полноте бытия тянется все живущее, о полноте времен тоскует все преходящее. В этом тяготении, в этой вещей тоске -- словно залог всемирно-исторического смысла, утешающее обетование конечной оправданности мировой трагедии.
Н.Устрялов.
-----------------
1) В основу настоящей статьи положена вступительная лекция, прочитанная автором на Харбинском Юридическом Факультете в начале текущего учебного года.
2) "Над пошлой и философски безграмотной идеей прогресса посмеялась духовная элита; но эта идея "перешла к неграм", по выражению Кайзерлинга, овладела "черными" душами -- и сделалась фактором ужасающего регресса." (В. Н. Ильин, "Эйдократическое преображение науки" в сборнике "Тридцатые годы", 1931, стр. 126. Сборник появился после настоящей моей статьи.)
3) В русской литературе критику позитивной теории прогресса см. хотя бы у С.Н.Булгакова, статья "Основные проблемы теории прогресса" в сборнике "От марксизма к идеализму". Несостоятельность этического натурализма прочно уяснена философским сознанием со времен Канта, вскрывшего коренное категориальное различие между сущим и должным, формальную несводимость последнего к первому.
Новейшую попытку позитивистического обоснования идеи прогресса в русской литературе см. у Г.К.Гинс, "На путях к государству будущего", Харбин, 1930, глава третья.
4) К.Леонтьев, Собрание сочинений, т. V, стр. 145, 202, 360; т. VII, стр. 61, 187. В.В.Розанов, "Опавшие листья", 1913, стр. 76.
5) В русской литературе последнего времени углубленное философское опознание положительной и отрицательной любви см. у И.Ильина, "О сопротивлении злу силой", Берлин, 1925, гл. 3, 14, 15 и 16. Автор убедительно показывает отличие духовной любви от сентиментальной гуманности и приходит к заключению, что "начало духа ограничивает действие любви в ее непосредственном наивном разливе". Эта книга проф. Ильина, освобожденная от приданного ей автором злободневно-политического привкуса (достаточно безвкусного, но предметно не связанного с ее морально-философской тематикой) -- должна быть признана не только ценным критическим анализом этики Л.Н.Толстого, но и заслуживающим внимания исследованием проблемы исторического зла и его преодоления в свете религиозно-философского идеализма -- по существу.
6) Один из таких образов предложен проф. Л.П.Карсавиным в его "Философии истории" (Берлин, 1923): -- "Если символизировать историческое развитие в виде бесконечной прямой, или, что то же самое, в виде кривой окружности с бесконечным диаметром, то идеал будет центром этой окружности. Любая точка достигает до центра не чрез движение свое по окружности, а чрез движение по радиусу, чтобы в центре найти себя и совпасть с другими точками. В ограниченности же эмпирии точка только приближается к центру (или совершенному своему бытию) от периферии (или абсолютного своего небытия), и при том одна точка больше, другая меньше. И не непосредственно точка переходит в соседнюю, не через движение по окружности, отвлеченное и иллюзорное, а через движение в центр, становлением которого являются все точки. Ни одна точка не может быть заменена другою, ибо данное положение на окружности единственно, а истинное бытие центра есть единство его с раскрытием его в круг и стяжением круга в него. Этим самым не только даны все точки, но дана и единственная последовательность их, однозначное отношение каждой ко всем прочим" (стр. 259). Критические замечания по поводу приведенного уподобления см. у проф. П.М.Бицилли, "Очерки теории исторической науки", Прага, 1925, стр. 280-281.