Народу все прибавляется.
— Вон те очки — мои!
— А моя — борода!
«Очки» совсем уж плохи: не дойдя до автомата, они обхватывают рукой колонну и повисают на перилах. Одному из милиционеров, тому, который эти «очки» застолбил, приходится выйти навстречу. Другой хохочет: «Ну, ты себе отхватил очки!» «Борода», напротив, оказывается вполне в норме. Обмишурился сержант.
Я вглядываюсь и узнаю в «бороде» моего кибернетика. Он идет широкой матросской походкой, вперевалочку (оттого, должно быть, он и показался милиционеру пьяным), улыбается во весь рот. Протягивает мне широкую крестьянскую ладонь.
Вообще весь он похож на крестьянина. Коренастый. Ширококостый. Как уже говорилось, бородатый. И имя у него, которым он представляется, крестьянское — Егор (на самом деле его зовут Георгий, но Егор действительно больше ему идет). Только лицо под бородой — тонкое, интеллигентное. Не чертами тонкое — черты тоже довольно грубые, — выражением. Выражением глаз, губ.
В ресторане Егор сразу берет быка за рога.
— Водочки? — спрашивает он меня, потирая руки, как бы в предвкушении великого удовольствия.
Я мычу неопределенно. Егор делает распоряжения.
Мы выпиваем по рюмке, и он тут же наливает по второй. Я с опаской слежу за его активностью.
— Пустяки! — говорит он успокоительно. — Лишняя рюмка русскому человеку не повредит.
Однако вторую рюмку, я замечаю, Егор ставит, почти не отпив из нее. Внимательно наблюдает за танцующими (уже музыка играет). Вообще, мне кажется, он вовсе не такой рубаха-парень, за какого себя выдает. Просто прячет свою стеснительность под маской развязности. Такое сплошь и рядом бывает с застенчивыми людьми. Да и пьяница он, видно, небольшой. Вроде меня. Что ж, это мне на руку.
Своим чередом подходим мы в разговоре к «моей» теме.
— А, мура все это, — машет рукой Егор.
— То есть как мура?
— Так, мура. В принципе, конечно, возможно, что где-то они есть, эти ВЦ, но ведь далеко чертовски! — Егор жизнерадостно хохочет.
— Ну, и что из того?
— Послушай, Виктор, вот давай так рассуждать, — говорит Егор, держа перед собой недопитую рюмку, словно тост произнося. — И американцы, и мы ведь уже искали эти цивилизации возле ближайших звезд. Щупали радиотелескопами… Это около десятка световых лет от нас. Ничего не нашли. Стало быть, если они и есть, эти цивилизации, то где-то дальше. Допустим, в сотнях световых лет от Земли. Ты представляешь, что это такое? Чертовски огромное расстояние! — Егор уже поставил рюмку на стол и вертит в руках коробку спичек, рассматривает ее так и этак.
— Мне кажется, тут главное — сознавать, что они есть, — говорю я. — А на каком расстоянии, не так уж важно.
— Гм… Ну, вот что такое — сотни световых лет? — оживляется Егор. — Что делать с этими сотнями? Как их преодолеть? На космическом корабле перелететь? Знаю я эту муровину, понаписали всякой фантастики, — Егор опять хохочет. — Ну, давай говорить серьезно, Виктор. Я считаю, перелететь такое расстояние невозможно. Значит, что остается? Обмениваться сигналами. Они — нам, мы — им. Ну, вот предположим, мы уловили что-то такое, какой-то там сигнал, и думаем, что его послали разумные существа. Вот занимаемся его расшифровкой. Расшифровали. Как мы узнаем, верно или нет? Надо спросить тех, кто посылал сигнал. Правильно? Ну, вот, спрашиваем, отправляем ответный сигнал. Что получается? До них наш вопрос идет сотни лет, и до нас их ответ — сотни… Ну, что это за разговоры, Виктор! — Егор снова хохочет. — Так что для нас эти ВЦ что существуют, что не существуют, — заключает он.
За нашим столом, напротив нас, сидят еще двое — Егор заказывал столик на двоих, но в последний момент, естественно, выяснилось, что они все заняты. Нашим визави лет по тридцать пять — сорок. Сидят, попивают из своей бутылки. Как и мы, мирно беседуют друг с другом. Однако чем дальше, тем все больше у них прорезается жажда более широкого общения. Особенно у одного из них.
— Ребята, — говорит он нам, — как-то нехорошо получается: сидим мы вроде за одним столом, а вы как-то все между собой шу-шу-шу да шу-шу-шу. Нехорошо. Может, познакомимся? Меня зовут Володя, — он делает мощный рывок всем телом, чтобы встать, отчего весь стол сотрясается. Падает чей-то фужер.
— Извините, ребята, — говорит Володя. — Извините меня. Я — от чистого сердца. Все нормально.
Выясняется, что оба наших новых знакомца работают на студии документальных фильмов. Володин приятель, которого зовут Женя, — звукооператором, а сам Володя — неясно кем, тоже что-то в этом роде.
Говорит в основном простодушный Володя. Приятель же лишь посмеивается при каждом его слове: мол, вы уж нас простите, ребята, мы немного того, не в себе.
— Кто не в себе? Это я не в себе? — искренне изумляется Володя. — Девушка! А девушка! — кричит он через весь зал официантке. — Можно вас на минуточку? Вот мы тут встретились с друзьями (жест в нашу сторону)… Можно вас попросить еще одну… «Столичную»…
Наша бутылка почти не тронута. Мы предлагаем выпить «на брудершафт» из нее, но Володя ни в какую не соглашается. Нет, инициатором нашего знакомства был он, и все должно быть за его счет.
— Давайте дружно… Посидим… Поговорим… — увещевает нас Володя, разливая по рюмкам. — А то нехорошо как-то получается: сидим за одним столом, а все как бы поврозь — шу-шу-шу да шу-шу-шу.
— …А вы знаете, о чем мы говорили? — густо покраснев, спрашивает Егор. Я чувствую, что в него вселился какой-то бес. — О внеземных цивилизациях! — Он как-то неестественно смеется, глядя сквозь очки на Володю.
— О чем, о чем?
— О внеземных цивилизациях. Ну, о разумных существах на других планетах.
Володе кажется, что здесь какой-то подвох. Какая-то насмешка.
— Не-е, ребята, мы к вам по-хорошему… Как говорится, со всей душой… А вы…
— Елки-моталки, — словно бы сердясь на его непонятливость, втолковывает ему Егор. — Я же серьезно: мы говорили о внеземных цивилизациях.
Молчание. По всему видно, что на эту тему Володе сказать нечего. А потому он переводит разговор на другую. Однако эта новая тема, естественно, тоже должна каким-то боком касаться науки, чтобы не подумали, что он уж вовсе невежда, лаптем щи хлебает.
— Видели новый фильм о тунгусском метеорите? — спрашивает нас Володя. — На днях по телевизору шел. Во картина! Кадры есть — классные. Мой приятель снимал. Особенно когда с вертолета, над тайгой… А краски!
Я видел этот фильм. Краски там действительно неплохие. Однако самое сильное впечатление оставляют вмонтированные в ленту черно-белые кадры, довольно несовершенные, — снятые оператором из экспедиции Кулика, первой экспедиции к месту «падения» этого так называемого метеорита. Земля, на много километров изуродованная чудовищным взрывом и пожаром. А ведь около двадцати! лет к тому времени уже прошло, как «упал» этот метеорит.
От фильма о метеорите Володя переходит к другим фильмам, мигом сообразив, что тут его позиции наиболее сильны: везде-то у него друзья-приятели в мире кино, причем не только документального, но и большого, художественного; мы же от этого мира — ох как далеки, так что от нового конфуза (как с внеземными цивилизациями) он застрахован. Скорее наоборот — того и гляди, мы перед ним осрамимся.