– А что значит “глуб гл”?
Мне кажется или я слышу, как скрипят зубы Громова?
Он продолжает смотреть на дорогу и не отвечает. И если мне поначалу хотелось провалиться сквозь землю от стыда, что задала такой неподходящий вопрос, то его реакция снова наводит меня на мысли о том, что мне таким образом стараются показать, что я сую свой нос туда, куда не следует. Но я уже сунула! И теперь мне нужно знать! Тем более, что в таком расшатанном и нервном состоянии я Громова ни разу не заставала. Да еще и злосчастная бумажка с адресом жжет руку, которую я держу в кармане. Почему-то возникает ощущение, что все это как-то связано. И внезапно всплывшие в памяти слова Ильи о том, что Сережу своего я не знаю и мне нужно его спросить об этом адресе, совсем не помогают мне взять себя в руки, а еще глубже загоняют в пучину сомнений. Если Сережа сейчас мне не ответит или отмахнется от меня, то… Я не знаю что тогда.
– Малыш, это будет грубо, если я расскажу, – так, мне уже это не нравится!
– И все же?
– Черт! Ладно, – сдается Громов и паркуется недалеко от ворот моего дома. Странно, я и не заметила, что мы уже доехали. Повернувшись ко мне, продолжает: – Но сначала предисловие. Лер, у меня до встречи с тобой была очень, кхм, активная жизнь.
– Да ладно, что уж! Называй вещи своими именами. Ты трахал все, что движется, а все, что не двигалось, ты двигал и трахал!
Это что, я только что все это выдала? Обалдеть! Судя по ошеломленному взгляду Громова, я и правда все это сказала вслух! Ох, он точно плохо на меня влияет!
– Ну, примерно так и было. И Регина…
– Та, что названивала тебе, – вроде, помогаю ему строить предложения, но мы оба чувствуем, как из меня с каждой буквой сочится яд ревности. Громов, зараза, ухмыляется, осознав, что я ревную. Бесит!
– Именно. В телефон я записывал ее, как “Регина глубокая глотка”, – щеки покрываются румянцем и начинают гореть. Только вот не знаю от стыда или от какого-то другого чувства. – Но количество символов при записи ограничено, поэтому пришлось сокращать, но так, чтобы понимать смысл.
Громов замолкает и смотрит на меня, а я… А я просто в шоке. Сижу, хлопаю глазами и слова выдавить из себя не могу. Потом все же делаю пару глубоких вдохов и выдохов и прихожу в себя.
– И много у тебя там, – киваю на телефон, – таких вот абонентов?
– Признаюсь, да. Но только лишь потому, что запарился и не снес всю группу контактов телок в своей телефонной книге. Просто не думал об этом даже с момента, как появилась ты.
– А я? Как я записана у тебя?
Он ничего не отвечает. Сначала смотрит на меня, будто принимая какое-то важное решение. А потом тянется к телефону и снимает блокировку, открывая книгу контактов, и протягивает мне, не делая при этом лишних движений, давай понять, что не переименовал меня только что. Но как только экран появляется у меня перед глазами, я резко зажмуриваюсь. Мне страшно увидеть, что там. Вдруг я увижу там что-то вроде “Лера Бывшая целка”, “ Лера дала почти сразу” и что-то тому подобное. Но, может, это просто мои страхи и комплексы?
Выдохнув, открываю сначала один глаз, затем второй. И то, что я вижу меня шокирует не меньше. Только в куда более позитивном ключе. Все так просто и лаконично, но невероятно греет душу. Там написано всего одно слово “МОЯ” большими буквами и рядом большое красное сердечко. Присмотревшись к номеру телефона, убеждаюсь, что, действительно, мой.
Резко подаюсь вперед, благо, что ремень безопасности успела отстегнуть, а то задушилась бы на радостях, и впиваюсь в улыбающиеся губы Громова. Боже, я готова целовать его вечность!
– Ты у меня такой милый, – шепчу ему, продолжая нежно целовать.
– Ты мне зубы не заговаривай. Давай показывай, как я записан у тебя!
– Нет, – смеясь, показываю ему язык.
– Как это нет? А ну гони телефон сюда! Живо, Лера! – возмущается Громов, но по-доброму как-то и совсем не страшно.
– Нет. В каждой женщине должна быть загадка! Слышал такое? Вот это, – кручу телефоном перед его лицом, – моя загадка!
– Ну ты и хитрожо… В смысле, хитрая!
– Какая есть! – кокетничаю, а потом и вовсе иду ва-банк. – Такую ты меня и любишь!
Замираю в ожидании ответа. Громов пристально смотрит на меня, слегка прищуривается и потом, спустя целую вечность, выдает:
– Люблю, – несколько раз едва заметно кивает головой. Я же улыбаюсь во все свои тридцать два. – Но ты, судя по твоим краснющим щекам, снова будешь отмалчиваться? – киваю. – Ладно, идем. С отцом твоим еще беседовать.
Блин! Я ведь со всеми этими качелями совсем забыла о том, что Сережа собирался сегодня поговорить с папой.