– Игорь Александрович, – он поворачивается и вопросительно смотрит на меня, ждет, пока я продолжу. – Я Леру замуж позову, она согласится. Я прошу Вас отпустить ее и разрешить переехать ко мне.
– О-о-о, – насмешливо тянет будущий тесть, – видать Илюха тебе серьезно так по голове съездил… Едва живой лежишь, а все туда же – “женюсь, женюсь”!
Понимаю, что он откровенно угорает надо мной и, судя по этому, согласие его у меня в кармане. Но мне нужно услышать это лично от него, без всяких додумываний. Он мужик конкретный, да еще и из структур. До кучи, почти мэр. Мне нужно его слово! А тут еще и врачи начинают разводить бурную деятельность вокруг моей полудохлой, блин, персоны и мешают. Как некстати они появились. Можно было бу минут на пять попозже, я б не обиделся, несмотря на адскую боль. Черт, меня даже после тренировок жестких так не ломало. Все тело болит, будто оно все одна огромная пульсирующая рана. Но одно радует – зрение полностью восстановилось. Видимо, проморгался хорошенько и глаза очистились от попавшей в них крови. Остались только отеки, но и они сойдут. А вот ребра что-то сильно беспокоят. Точно парочка сломанных обнаружится. Но и это фигня. Как говорится, до свадьбы заживет. А свадьба будет. Это уже сто процентов.
– А Лера-то точно согласится? – все в той же манере спрашивает Евсеев.
– Без вариантов. Ай, бля! – вскрикиваю от внезапной вспышки боли, потому что меня уже переложила на носилки и, как это обычно бывает, не совсем бережно и аккуратно запихнули в машину “скорой”. – Игорь Александрович, поспешите с ответом. Меня сейчас увезут, а мне бы анестезии в виде Вашего согласия! – говорю громче, пытаясь перекричать своим хриплым, сиплым от сдавливания горла руками одного утырка, голосом. Сука, неужели реально повредил?!
– Она под арестом домашним на две недели. Поэтому никакого переезда раньше, чем закончится срок ее “отсидки” дома!
Да!!! Согласился! Ух! Мог бы – побежал бы к Лерке и затрахал бы до сладких судорог. Но дикая боль, прошивающая все тело, тормозит мой полет мыслей и фантазий, опрокидывая на лопатки осознанием, что придется две недели как-то выживать без секса не столько из-за “ареста”, сколько из-за того, что я слегка не в форме.
– Спасибо, Игорь Саныч! Вы не пожалеете! – поднимаю руку и демонстрирую “класс”.
– Да я-то что. Ты смотри, главное, чтобы дочь моя не пожалела. Погодите, – тормозит врачей, суетящихся вокруг меня и машины, готовых уже увозить меня. – Я сейчас скажу банальнейшую вещь, но все же скажу. Обидишь Леру, я тебя за яйца подвешу и скажу, что так и было, – и говорит при этом таким обыденным каким-то тоном, будто просто рассказывает, как он в магазин сходил. Жутковато, зато по существу. Он – отец, он – защитник. И сейчас своим согласием передает свое право быть защитником мне. И я это ценю. Потому и не выпендриваюсь. Соглашаюсь, конечно.
– Принято, Игорь Саныч.
Он кивает и, поднеся телефон к уху, уходит.
Прикрываю глаза. Все, можно выдохнуть. Лера в порядке, она дома со своей мамой. Врач следит за ее состоянием, а это значит, что с ней точно все будет хорошо. Да и со мной тоже. Не хрустальный же. Мама вот только расстроится сильно.
Отец, ожидаемо, встречает у самого входа в больницу, контролирует выгрузку потрепанного меня из машины. Волнуется. Ободряюще подмигиваю ему заплывшим глазом. Он не выдерживает и начинает смеяться. Нервное это, однозначно. Но все же он заметно выдыхает. Вот только теперь на ржач пробивает меня, как только представлю, как выглядело мое подмигивание со стороны одним из моих опухших глаз. Да уж! Смешно. Было бы, если бы не было так больно…
Обследование, анализы, рентген и МРТ всего, что только можно. Сломана одна рука, на второй на двух пальцах трещины. Все это закатывают в гипс. Сука, как же это все будет чесаться!
С ребрами все оказалось тоже не так уж и печально. Пара трещин и ушибы. Заматывают меня в бинты так, что я чувствую себя гребанным Тутанхамоном. Дамир оборжется.
К утру меня отпускают и отец везет меня к себе домой. На все мои возражения против этой идеи и просьбы отвезти меня на мою квартиру получаю категорические отказы. Даже аргументы, что мама будет волноваться и плакать, увидев меня, на родителя моего не действуют от слова совсем.
Мама, как я и предполагал, встречаем меня со слезами на глазах. Но, надо сказать, держится молодцом. Видимо, папа уже провел с ней беседу и сообщил о моем состоянии.