— Разве человеку не дано изменить будущее? А как же прогресс?
— Известно, что за время существования человечества удалось зафиксировать всего лишь несколько примеров качественного изменения уровня жизни, что немедленно приводило к резкому росту народонаселения. Первый был вызван переходом к оседлому образу жизни и связан с введением животноводства и земледелия, так называемая Неолитическая революция. Второй — есть наглядные последствия эпохи Возрождения, развития науки и появления промышленности. Третий — то, что принято называть научно-техническим прогрессом. Это открытие атома, массовое использование электричества, авиации, изобретение автомобилей, радиосвязи, телевидения и так далее по нарастающей. Сейчас мир застыл в ожидании постиндустриального этапа. Не исключено, что и он будет связан с резким скачком роста населения. Но пока рождаемость падает, что очень показательно. Это сигнал из будущего. Мы должны его расшифровать.
— Значит ли это, что человек абсолютно бессилен перед будущим?
— Встречаются люди, которые хотят контролировать или победить будущее, вот они — бессильны. Остальные живут ради будущего. Они его составная часть, даже если не догадываются об этом.
— Вообще-то, написать современную утопию совсем не трудно. Достаточно выписать на листок бумаги все то, что нравится, а на другой — что не нравится, чтобы случайно не попало в окончательный текст. Вот, собственно, и все.
— Правильно, вот это я и называю книжным подходом. Жаль, что годится он только для сочинения книг, — сказал Уилов. — Потом начинаются проблемы. Мы пытаемся построить утопию — на выходе обязательно получаем антиутопию. Живем в антиутопии — начинаем мечтать об утопии. Снова начинаем строить утопию... и так без конца.
— Неужели нельзя отыскать что-нибудь важное, что могло бы разорвать порочный круг?
— Дело в том, что между утопиями и антиутопиями нет особой разницы. Любая попытка построить «идеальное» государство обязательно тоталитарна и предполагает первоначальное уничтожение противников. Антиутопии более человечны, поскольку предполагают, что однажды кому-то не захочется ходить строем. В утопиях это людям даже не приходит в голову. Они довольны и так. Вот за это я и не люблю утопии!
Шабанов не сразу поверил Уилову. Он с детства был приучен считать, что любой человек хозяин своей судьбы. Для него это было аксиомой. Наверняка можно было привести простой и убедительный пример, который бы подтвердил это хрестоматийное утверждение, только почему-то в голову ничего убедительного не приходило. Более того, оказалось, что в своих текстах он и сам ни разу не написал о способности людей контролировать будущее. Почему-то он до сих пор не обращал внимания на эту странность своего восприятия мира, но подсознательно, оказывается, разделял пессимизм Уилова.
— Я слышал о смельчаках, которые пытаются победить будущее. С одним даже имел беседу. Представляешь, он пытался меня завербовать. Завербовать меня, — это даже звучит омерзительно, — сказал Шабанов.
— Так уж и смельчаки? Легко быть смельчаком, когда враг не обращает на тебя внимания. Сам-то ты, насколько я понял, отказал вербовщику. Предпочитаешь воевать на стороне будущего?
— Пожалуй.
— Но почему ты заинтересовался антиутопиями? Что произошло?
Шабанов рассказал про картины Рене Магритта и про очень богатого человека, почти олигарха, который купил у него рукопись «Мужчин в поисках Луны» за двести тысяч рублей.
— Этого следовало ожидать, — сказал Уилов.
— А что такое?
— Господин почти олигарх активный борец с будущим. Он основатель Комитета регулирования будущего.
— Не знал, что он связан с Комитетом.
— Говорю тебе — основатель. Но главное его детище — это, конечно, Общество по ограничению сознания имени Ф.М. Достоевского.
— Не слышал о таком.
— Сейчас важно другое, они о тебе слышали. Их лозунг известная цитата из романа «Братья Карамазовы»: «Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил». Начинали они с регулирования Интернета. Придумывали правила допустимого поведения в сети, распространяли неофициально, а потом через парламент добивались их юридического закрепления.