Отряхнув колени, — это было хорошо придумано, что в Куб можно попасть только на карачках, — Мекин завел обычное нытье про полузабытую уже теорию о важной, непреходящей роли литературы в истории человечества. Примеры приводил экзотические, но забавные. Что-то про трепетную передачу традиций в еще не окрепшие руки молодежи, обучение живому языку и умение пользоваться эзоповым языком и обнаруживать подтекст. Некоторые из утверждений Мекина оказались столь оригинальными, что Наукоподобнов их записал с особым удовольствием.
А потом Мекин перешел к главной цели своего визита. Принимать посетителей в темноте — еще одна отличная придумка, — давно известно, что в темноте люди меньше стесняются, становятся разговорчивее и откровеннее. Тем более, когда разговор приходится вести с анонимным, но авторитетным собеседником. Вот Мекин, например, знал только то, что он разговаривает с Голосом из Куба. Про Наукоподобнова он никогда прежде не слышал, поэтому был готов к откровенному разговору.
— Случилось страшное. Недавно я написал критическую повесть. Ее напечатали. Даже гонорар заплатили.
— Поздравляю.
— Благодарю. Потом написал лояльный власти текст, и его отвергли.
— Ну и?
— Это форменное безобразие.
— Почему?
Наукоподобнов ждал продолжения. Сейчас обязательно должна была последовать какая-нибудь эксцентрическая фраза, которая решительно перевернет плавное течение беседы. Без таких штук писатели не могут существовать. Сколько их прошло через руки Наукоподобнова, и каждый обязательно старался блеснуть, якобы, присущим только ему умением озадачивать собеседника интеллектуальным вывертом. Так получилось и на этот раз. Мекин заговорил, и Наукоподобнову осталось лишь кивнуть, подтверждая тем самым свою прозорливость.
— Это оскорбительно и недальновидно.
— Почему?
— Учитывая важность литературы для утверждения господствующей в государстве идеологии, власть обязана контролировать и руководить литературным процессом. Что тут непонятного?
— Обоснуйте.
Этот Мекин умел быть забавным. Специально он это проделывал или по природе своей был наивным простаком, было неизвестно. Конечно, выяснить это совсем нетрудно, но Наукоподобнов каждый раз забывал о Мекине, стоило тому отползти из Куба на свободу.
— Поддержание душевного равновесия и укрепление нравственных основ поведения, — продолжал Мекин. — Вот что мы, писатели, предлагаем обществу. Но за это нам надо платить хорошие деньги, за нами следует наблюдать, нас требуется направлять.
— Интересная концепция.
— Спасибо. Но действительность совсем не похожа на теорию. За нами никто и не думает наблюдать, нас никто не наставляет. Нами не интересуются.
— Все правильно. Литература в привычном понимании умерла, а потому внимания более недостойна, — пояснил Наукоподобнов.
— Чушь! — возмутился Мекин. — Что ж, у нас начались трудные времена, но мы, конечно, справимся. Литература не умирает, это преувеличение.
— Не умирает, а именно умерла. Все уже произошло. Она похоронена соцсетями. Просто вы еще не заметили. Сейчас литература — это всего лишь безобидное хобби сравнительно немногочисленной группы поклонников. Гигант на наших глазах превратился в карлика.
— Что же нам делать?
— Вам разрешено будет спокойно творить, ставить свои мысленные эксперименты и по мере возможности служить высокому искусству — теперь это ваши дела. Денег много не будет, но и сильно мешать не станут.
— Вы не боитесь возникновения несанкционированных идей? Не желаете знать о них, контролировать и влиять?
— Новых идей в будущем не ожидается. Времена, когда писатели были властителями умов миллионов, прошли. Кстати, читать люди меньше не стали. Читать стали даже больше, просто читают совсем другие тексты. Книжные идеи больше не опасны. Время литературы и книг ушло, литературу никто специально не изводил и не убивал, ее умирание — процесс объективный.