Я столько всего наделал... Неужели каждая моя дурость прилетит ответным ударом? Но было и ещё кое-что.
- Впрочем, и детей, которых я родила, вы сочли настолько страшными, что усомнились вы ли отец и даже отказались их называть. - Говорит Ираидала, и я вижу в её глазах тень горькой обиды.
Хотел возразить, что она сама просила, почти требовала права дать детям имена, и вспомнил, что эти её слова мне передала мать. И она же уговорила позволить Ираидале сделать это самой. Я-то хотел назвать детей Ракс и Фариза. Опять ложь! И опять мать!
Я промолчал, потому что от постоянных своих "мне сказали, я поверил" уже самому тошно. Еле сдерживаю гнев. Нет, никто не должен его увидеть, я не собираюсь пугать Ираидалу. Может, когда-нибудь я ей признаюсь. Но сейчас, нет.
Кожу печёт от желания прикоснуться к ней, просто прикоснуться. Воспользовался тем, что Далли освежала руки перед завтраком. Заметил, как отец, удивленно приподняв бровь, наблюдает за тем, как я тщательно вытираю каждый пальчик своей лари. Мне всё равно. Я на грани уже.
Немного приводит в чувство влезший между нами гронх. Только присутствие полудемона и чувство опасности рядом с таким сильным хищником позволяет мне собраться. Мы ведём беседу, спор, в котором я стараюсь убедить Ираидалу вернуться во дворец. Не хочу ей приказывать!
Я не удивился бы слезам, истерике, потоку заслуженных мною упрёков. Но Ираидала слушала меня вдумчиво и спокойно, спрашивала о сроках и новых обязанностях наследников, и ни разу, ни одного единого вопроса не задала о себе, о своём содержании, о своём праве подарков, и том, что я ей должен за то время, что она была лишена всего. Я и сам готов осыпать её всем самым ценным и дорогим, но ведь дело в том, что её это не интересует!
Пытаюсь как можно весомей обосновать необходимость их возвращения в столицу и замечаю, как резко побледнела Ираидала, услышав про поездки детей на рубежи. Далли, Далли! Дети, ради которых ты становишься сильнее и отважней любого северянина-берсерка в бою, одновременно и твоя слабость.
Обещаю ей, сделать всё возможное, чтобы детям пришлось как можно меньше воевать, и замираю, боюсь спугнуть мелькнувшую на лице моей лари прежнюю светлую и искреннюю улыбку. Прости, Димарий, но победа над тобой приобретает уже совсем другую ценность.
Только где-то я ошибаюсь, потому что лицо Ираидалы темнеет, словно тучи перед ливнем закрыли небо. Она ушла, а у меня мгновенно созревает план. Она же собиралась в свои кварталы? Я буду с ней. А навязаться в сопровождение легко.
Окрыленный тем, что сумел обосновать для Ираидалы, почему она и дети должны вернуться в мой дворец, я совершаю ошибку, забыв, как ненадежна моя тропа под ногами. Ираидала умная девочка и в мгновенье вывела подоплёку своей ссылки в Карнак. И хоть, видит пламя, я сам об этом не думал, но возразить мне было нечего. Да и не было такой возможности.
Эти слова видимо стали той самой, последней каплей. У меня в ушах ещё звучит вопрос отца, который он задал сразу после ухода Ираидалы.
- Почему ты не назвал детей сам? Даже я не унизил подобным поступком твою мать! - видно, что отец что-то подозревает, но и в моей глупости уже успел убедиться, а потому не может однозначно решить, что думать.
А Ираидала не справляется с накопившейся обидой, с пережитой по моей вине болью. Словно кровь из глубокой раны выплескиваются наружу её мысли и чувства. Слова, что звучат для меня приговором, что бьют наотмашь, но проникают во внутрь, приводя в неистовство саму мою суть. Бешенство дикого зверя просыпается в ответ на её слова, что она умерла, и мысль, что она права, в каждом слове своём права, только сильнее это бешенство подстёгивало.
Вот то, о чём говорила мать. О ревности Ираидалы, о том, что она не смириться с гаремом. И вот он шанс успокоить, сказать, что не будет больше причин для её ревности, но Ираидала ставит точку, прямо обвиняя меня, в том, что я променял её на сиюминутную прихоть, на похоть. И не отводя от меня взгляда, она выдыхает, что теперь ей уже всё равно, потому что так нужных мне сейчас чувств, больше нет.
Она убегает, ускользает. И солью на открытую рану брат подтверждает, что Ираидала сказала правду, именно так она сейчас чувствует. Пустыню вместо души. Ощущает себя мёртвой с той ночи. Страшная мысль посещает мою голову, что дети, единственное, что удерживает её душу здесь.
- Пламя, что же нужно было пережить, чтобы такие слова были правдой? - ужаснулся брат.