Рассвет наступил туманный, мглистый, серый. Но поднявшееся из-за сопок солнце и свежий ветер рассеяли туман.
Крейсер стоял на прежнем месте, посреди широкой бухты Мидсбой с высокими обрывистыми берегами.
Остен-Сакен поднес бинокль к воспаленным глазам и глянул на «Печенгу». Ни одного офицера на палубе!
Он протянул бинокль Миклашевскому, стоявшему рядом на мостике, сказал с притворным удивлением:
— Где же господа офицеры? Я никого не вижу.
Никто из командиров миноносцев еще не знал, что произошло на крейсере. Остен-Сакен умышленно молчал. Молчали бежавшие с крейсера кондукторы, помня наказ капитана первого ранга ничего не говорить о начавшемся восстании в отряде.
— Неладно что-то на «Печенге», — сказал Миклашевский, начиная догадываться о причине внезапного появления командира отряда на вверенном ему миноносце.
Высокий, длиннорукий лейтенант, положив локти на обвес мостика, пристально вглядывался в сторону крейсера. Торчком стоящие уши командира покраснели на свежем ветру, лицо посинело.
— Прикажите, Илья Адамович, передать семафор на крейсер: «Старшему лейтенанту Корневу прибыть на «Бесшумный».
— Слушаюсь, господин капитан первого ранга.
Через некоторое время пришел ответ с «Печенги»: Корнев, офицеры арестованы, именем революции капитану первого ранга Остен-Сакену предлагается явиться на крейсер для сдачи шифров, наставлений на плавание. И подписи: выборный командир корабля Яхонтов, судовой комитет.
— Что за чертовщина?! — выругался командир «Бесшумного».
— Вот что натворили, канальи! — подхватил Остен-Сакен.
Комфортабельный, стройный крейсер стал ему ненавистен. Капитан первого ранга испытывал острое желание всадить ему в борт торпеду и отправить на дно вместе со всей взбунтовавшейся матросней. Если бы не господа офицеры в его карцере, он не задумываясь приказал бы Миклашевскому атаковать «Печенгу» торпедами.
«Все равно никакой пользы от него не будет России!» — рассуждал Остен-Сакен. Но похоронить на дне бухты офицеров он не мог.
Капитану первого ранга пришла в голову мысль попробовать выпросить у восставших арестованных офицеров. Зачем их держать под арестом без пользы? Может быть, согласятся.
— Илья Адамович, передайте на «Печенгу»: «Прошу для пользы службы переправить офицеров на «Бесшумный».
Больше часа крейсер не отвечал. Потом пришел оттуда короткий ответ: «Воздерживаемся».
Дальнейшая стоянка на рейде Мидсбой становилась опасной. С «Печенги» вот-вот нагрянет делегация!
Что крейсер окончательно потерян и никогда уже не придет на Мурман — в этом Остен-Сакен уже не сомневался.
Оставались верными присяге «Бесшумный», «Бесстрашный», «Лейтенант Сергеев» и «Капитан Юрасовский». Они продолжат плавание и придут в пункт назначения. Откладывать съемку с якоря капитан первого ранга не стал.
«Печенга» взбунтовалась, надежды на усмирение нет, прошу продолжить плавание Коломбо миноносцами. Командир отряда особого назначения капитан первого ранга Остен-Сакен», —
отстукивал телеграфным ключом радист на «Бесшумном».
В тот же день из адмиралтейства пришел лаконичный ответ:
«Плавание миноносцами разрешаю».
Хлопот у выборного командира «Печенги» было хоть отбавляй. Дежурными по кораблю приходилось назначать кондукторов, вахтенными начальниками — наиболее опытных матросов из штурманской службы. Отсутствие у них теоретических знаний и практических навыков сказывалось во всем. И все-таки жизнь не остановилась на крейсере, как предполагали офицеры.
Подхваченный вихрем восстания и оказавшийся на ходовом мостике в роли командира, в первое время Яхонтов чувствовал себя неуверенно. В один миг превратиться из самого низшего чина офицера в человека, которому подвластно все на корабле, не простая штука!
Порой ему казалось, будто не он, а кто-то другой вместо него действует, правит, распоряжается. Слишком были для него непривычны капитанские обязанности.
В детстве, когда учился в начальных классах, у Яхонтова Сережи никак не получалась в тетради цифра «4». Мальчик, единственный из всех учеников, выводил ее наоборот. И много раз пришлось показывать и разъяснять учителю математики, пока он не научился писать ее как нужно. Чувствуя на себе взгляды других учеников, Яхонтов испытывал ужасное смятение. Чувство незабытого стыда не оставляло его долгие годы. И теперь на ходовом мостике крейсера порой проступал откуда-то из недр сознания этот знакомый стыд, когда совершал промах и это тут же обнаруживалось…