Кончив играть, торговец спрятал флейту где-то среди складок бесформенной одежды и принялся декламировать куплеты, обращаясь к госпоже и ее служанкам и восхваляя их красоту. Перейдя затем к делу, он предложил им гадание по руке, способы сохранить мужа, предсказание погоды и средство от всяческих болезней. Затем пришел черед товара для простого люда.
– Заговоры и привороты, – выкрикивал он нараспев, – амулеты, заколки и ленты! – Перечислению, казалось, не будет конца.
За садом, в монастырской ризнице, Хью просматривал хозяйственные книги. Брат Малком сидел рядом и ломал руки, силясь припомнить, о чем идет речь в записях, сделанных его же рукой. Старый монах не зря предупреждал, что почерк у него плохой – действительность превзошла все ожидания, и Хью с унынием спрашивал себя, сможет ли когда-нибудь разобраться в этих каракулях. Он упрямо расшифровывал строку за строкой, но, заслышав музыку и смех, не смог устоять, отложил перо и вышел в сад.
Обезьянка тем временем перепрыгнула с одного плеча торговца на другое и сорвала с его головы шляпу. Тот принялся ловить ее короткопалой рукой, громко ругаясь и изображая гнев. Отобрав наконец у нее свою дурацкую шляпу, он взмахнул ею, низко поклонился и спросил:
– Не имею ли я удовольствие обращаться к благородному лорду и доброму хозяину Эвистоуна?
– Имеешь, имеешь, мой развеселый друг, – ответил Хью, смеясь над ужимками обезьяны.
Торговец рассыпался в цветистых похвалах господину, а затем произнес:
– Позвольте, милорд, подарить вам одну вещицу. Это замечательная пряжка, которая прекрасно подойдет такому мужественному молодому человеку, как вы. – С этими словами он вынул из сумки, висящей на поясе, сверкающую металлическую пряжку и, сунув ее обезьянке в лапку, подтолкнул зверька к Хью.
Хью присел на корточки, чтобы взять пряжку. Но хитрое существо не отдавало подарка, пока Хью не предложил ей, достав из пояса, монетку. Когда пряжка оказалась в руках Хью, он немало удивился. Вещица была из чистого серебра и покрыта искусной резьбой – бродячие торговцы вроде этого не торгуют подобными пряжками. Когда же он перевернул ее, то был не просто удивлен – потрясен, увидев крохотную бумажку, на которой значилось: «Не предупреждал ли я тебя, чтобы ты ждал неожиданного?»
Хью проводил задумчивым взглядом обезьянку, которая заковыляла обратно и вспрыгнула на плечо хозяина.
Хью подбросил на ладони пряжку и кивнул торговцу. Мысли роем проносились у него в голове, и не последней из них была мысль о Томасе Суинфорде: этот человек заслуживал того, чтобы к нему относились серьезно.
Хью выжидал в сторонке удобного момента, вертя в пальцах пряжку и наблюдая за тем, как торговец под смех и веселый гомон служанок бойко распродает свой товар, беря из тянущихся к нему со всех сторон рук пенсы за пуговицы, ленты и бусы.
Наконец все покупательницы получили, что хотели, и торговец обратился к Хью.
– Милорд! – крикнул он и зашагал за ним к ризнице. Обезьянка ковыляла следом, не поспевая за хозяином. – Нельзя ли честному купцу иногда приходить в ваш сад? У бедного торговца нелегкая жизнь. Приходится думать, как уберечься от разбойников. – Черные глаза торговца пристально смотрели на Хью, и взгляд, которым они обменялись, был полон значения.
– Приходи, я разрешаю, – ответил Хью, наклонясь, чтобы рассмотреть обезьянку. – Что за обезьянка у тебя, какой породы?
Человек пожал плечами и почесал крючковатый нос.
– Я знаю, милорд, только то, что ее привезли из-за моря. Я ее выменял на какую-то безделицу. Чертовски привередливая тварь, но полезная.
Хью достал из пояса еще монетку и протянул ее обезьянке. Бровки у нее зашевелились, как усики у осы. Хью покрепче сжал монетку. Озадаченный зверек сердито заверещал и стал дергать монетку, забавно кривляясь. Наконец обезьянка вырвала ее и сунула за щеку.
– Твоя напарница – законченный воришка.
– Точно, милорд, – ухмыльнулся торговец, – она почти как человек.
В саду они были не одни, и, прежде чем заговорить, торговец осторожно оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что их никто не слышит.
– У вас есть что-нибудь для меня?
– Пока нет. Будет, когда придешь в следующий раз, – пообещал Хью.
– Где искать донесение?
Хью подумал, что весьма благоразумно будет постараться, чтобы их не видели вместе. Чем меньше посвященных, тем безопасней для них обоих. Быстро прикинув в уме, Хью негромко спросил:
– Ты прошел через кладбище?
Еще раньше он заметил лошадь, щиплющую траву среди старых надгробий. Торговец утвердительно кивнул, и Хью сказал:
– На краю кладбища – разрушенная стена. Рядом со стеной, примерно посередине провала, растет небольшая рябинка. Донесение будет там, за деревом, в щели между камней. Ты без труда найдешь его.
Лицо торговца оставалось непроницаемым, он только опустил веки, показывая, что все понял. Поклонившись, он поднял с земли корзинку со своим нехитрым товаром.
– Благодарю, милорд, за вашу доброту. – Потом вытянул руку, и обезьянка вскочила ему на плечо. – Солнце уже садится за холмы, – вздохнул он. – Мне пора. Предстоит дальняя дорога, и здесь я появлюсь не раньше дня святого Суитина. Да хранит вас Господь, сэр!
Неторопливо текли дни. Санче больше не снились кошмары, но теперь волновало ее другое – собственные пробуждающиеся желания. Она часто ловила себя на том, что думает о муже, который и мужем-то ей по-настоящему не был, но последнее время стал предметом обжигающих и смущающих видений.
Вид его мускулистого тела, поначалу лишь пугавший, теперь неотвратимо манил ее. Всем своим существом она стремилась к мужу, словно притягиваемая неведомой силой, так что одной мысли о нем было достаточно, чтобы она теряла покой. И насколько она жаждала этих ощущений, настолько же, опомнившись, досадовала на себя. Но ничего не могла поделать с собой, с зарождающимся мучительно-сладостным желанием.
Злейшим ее врагом была праздность. Не имея дела, которому можно было бы целиком отдаться, она подпала под власть какого-то властного навязчивого чувства. Оно обрушивалось на нее – и на краткий миг наполняло сознание неясными образами, темными и угрожающими. Огромные фигуры колебались и меняли очертания перед ее мысленным взором, соединяясь и разлетаясь в стороны, как стая воронов над дохлым зайцем. Санча не могла сказать, что они высматривают, ибо предмет их хищной алчности оставался невидим. В мгновение ока видение исчезало, оставляя в душе холодящий ужас.
Однажды Санча работала в саду, пропалывая под палящим солнцем гвоздики у подножия статуи Пречистой Девы. Она разогнула уставшую спину и, глянув из-под полей шляпы, увидела мужа и Мартина, которые возвращались откуда-то, ведя за собой лошадей.
Санча ничего не сказала Алисе, продолжавшей выпалывать сорную траву. Она сделала это умышленно, подумав, что Алиса, как только узнает о возвращении Мартина, найдет какой-нибудь предлог, чтобы остаться с ним наедине, хотя бы для разговора.
Санча отерла пот со лба тыльной стороной ладони; в ушах стояло ленивое жужжание пчел. Она смотрела, как возвращающиеся с полей мужчины, разгоряченные и покрытые пылью, остановились у каменной колоды под вязом, чтобы напоить лошадей и умыться самим.
Хью стащил рубаху, обнажив мускулистый торс, бросил ее в колоду и начал плескать холодную воду себе на грудь и плечи. Мартин подвел лошадей, потом взял деревянную бадью, зачерпнул воды, вылил на себя и стал отряхиваться, как собака. Пока Санча смотрела на них, со стороны конюшен появился Румолд и еще несколько человек. До сада доносились их громкие голоса и смех.
– Я вижу, они вернулись.
Санча испуганно вздрогнула и лишь теперь поняла, что Алиса стоит рядом и тоже смотрит из-под шляпы на мужчин у колоды с водой.