— Он просто объяснил, что с детства боится всякой агрессии. И поэтому залез на дерево, когда на нас натравили собаку.
— На какое ещё дерево? Что ты несёшь?
Дедушка, значит, до сих пор не в курсе, почему мы с мамой больше не хотим видеть отца. Приходится рассказать.
Дедушка молча слушает, заправляет в кофейный автомат капсулу с самым крепким кофе и выпивает его горячим, без сахара.
— А вот такой вариант мне нравится! — говорит он, отставляя чашку.
В животе у меня урчит. Я спохватываюсь, что и сама не обедала, и деду ничего не предложила. Быстро разогреваю на сковородке куски курицы в панировке, открываю банку с фасолью.
— Нет, ну каков враль! — восклицает дедушка, расправляясь с едой. — Плохо то, что он струсил, но то, что врал — вдвойне плохо. А нам знаешь, что сказал? Что у твоей мамы после дня рождения начался какой-то кризис среднего возраста, и она предложила ему пожить отдельно. Просто так. Без всякого повода с его стороны. И он подчинился, потому что с женщинами не спорит.
— Всем про всех наврал! — говорю я.
— Причём смотри, как хитро всё придумал, — качает головой дед. — И мы с бабушкой его пожалели, и вы, наверное, тоже. Расчёт у него был такой: мы сердимся на твою маму за то, что она просто так выгнала из дома нашего сына, вы сердитесь на меня за то, что я избивал жену и ребёнка, и друг с другом мы никогда это обсуждать не станем. А мы вот обсудили.
Я вспоминаю, что не подала к обеду хлеб, бегу к хлебнице, обнаруживаю, что плетёнка, в которой мы ставили хлеб на стол, тоже исчезла, кладу ломти на чистую тарелку.
— Маслица бы ещё к нему, сливочного, — говорит дед.
Я достаю из холодильника масло, из ящика стола — нож, отдаю всё это деду и говорю:
— По-моему, он такое про тебя придумал, чтоб на твоём фоне выглядеть безобидно. Всего-то один раз отдал меня на съедение собаке. Но не бил же!
— Он даже не придумал ничего, а просто поменял местами, — отвечает дед.
— В смысле? — не понимаю я.
— В смысле таком, что я-то его в детстве и пальцем не тронул. А вот мой отец избивал меня как жучку. А когда меня под рукой не было — доставалось маме.
— Так это что, отец присвоил твою историю? — возмущаюсь я.
— Вот так, подруга, — говорит дед. — Но теперь мы во всём разобрались.
Он поднимается из-за стола, ставит посуду в раковину и делает себе ещё одну чашку крепкого кофе.
А потом приходит с работы мама. Она заходит на кухню, здоровается с дедушкой, а потом видит наше новое кофейное чудо. И лицо у неё делается такое… такое… Наверное, когда отец дарил ей самые первые букеты, она на них глядела с таким же восторгом.
— Спасибо! Но зачем же вы… Да это же просто мечта! — бормочет она.
— Такое впечатление, что раньше я пил не кофе, а жжёную водичку. Попробуйте вот этот, без молока. Тут даже без кофеина где-то был, но это же ерунда, согласитесь?
Пока они обсуждают кофе и его разновидности, я потихоньку ускользаю к себе и набираю бабушкин номер.
— Что с дедом? — спрашивает она, даже не поздоровавшись.
— Всё хорошо. Сидит на кухне, пьёт кофе.
— Так давно его нет, я уже стала волноваться1. Гоните его домой.
— Бабушка, — говорю я. — Когда моего отца били в детстве, он плакал или терпел?
— Кто его бил? Он не рассказывал ничего! Во дворе у нас были хулиганы, но он с ними не связывался…
— Не во дворе. Дома.
— Дома? Какой дурак домой хулиганов приведёт? Нет, у нас только приличные были гости. И в семье никогда друг на друга руку не поднимали. Такое ведь от людей не утаишь. В нашем доме никаких драк не было.
— Может, пока ты не видела, дедушка его колотил?
— Ещё чего удумала! Не бывает у нас такого, чтобы я что-то не видела. Я за твоим дедом следить начала ещё до нашей свадьбы.
— Бабулечка, ты у меня самая лучшая! — быстро говорю я, пока бабушка не начала выяснять, к чему весь этот разговор. — Ну всё, целую-обнимаю, дедушка собирается уходить, пойду попрощаюсь.
Двое против одного. Бабушка подтвердила дедушкины показания, а вот отец, получается, снова наврал.
Вечером звонит отец: я забыла занести его номер в чёрный список, как советовала мама.
— Вы что, так и будете ненавидеть меня до конца жизни? — срывающимся голосом кричит он. — Мне теперь до смерти перед вами на коленях ползать, извиняться? Сколько можно попрекать меня прошлым? Я уже попросил прощения!
— У деда прощения проси, — не сдерживаюсь я. — У деда, который тебя бил. Только ведь он тебя не бил, правда? Ты извинился перед нами за одно враньё — и тут же придумал другое!
— Ну, ты и… — отец замолкает, подыскивая подходящее слово. Но не находит. — Вырастешь — будешь хуже своей матери.