И у тебя, конечно, есть предположения, как это объяснить?
«О, что ты, лишь сухие теории… Просто никак не могу отбросить мысль, что изменять и обтачивать уже существующее сознание с помощью дурманных чар гораздо проще, чем делать слепки и переносить их в искусственное тело».
– Бр-р, – меня передёрнуло. – Ну и семейка.
Тильда придержала меня под локоть и осторожно затоптала ростки дурмана, пробившиеся прямо сквозь песок на дорожке.
– Не хуже многих. Но для тебя ведь лучше, чтоб оправдались самые страшные слухи, да?
– В каком смысле? – насторожилась я.
– Ну, если они правда мастерили кукол из настоящих людей, то твоя подружка Салли – настоящий человек, просто с промытыми мозгами, – объяснила она весело. – По-моему, это намного лучше, чем считать себя каким-то жутким гомункулом. Мне вот сестра в детстве сказала, что я на самом деле не родилась, а выросла в лесу под кустом из цветка, который маму скушал. Представляешь, сколько плакала потом?
– Ты?
– Сестра, конечно, – смешно фыркнула Тильда. – Она со мной ужасно намучилась. Ведь если ты считаешь себя монстром, то и действуешь соответственно. Перестать считать себя чудовищем – значит, разрешить себе жить как человек.
– Звучит неплохо, – улыбнулась я.
И – споткнулась на ровном месте, потому что меня затопило чужой радостью, безграничной и чистой, точно у ребёнка. Это было словно проснуться утром после многих-многих лет, проведённых в аду, на нелюбимой работе или в старшей школе – и осознать, что тебе не обязательно туда возвращаться, если ты не хочешь.
И тебе за это ничего не будет. Совсем ничего.
– С днём рождения, Салли, – шепнула я в сторону.
«А можно?» – спросила она почти что робко.
«Будто кто-то способен тебе что-либо запретить, о неостановимый стальной бронепоезд двух миров», – ворчливо откликнулся Йен.
«Я не бронепоезд, я сестра, – возразила Салли деловито. – Точно можно? Я убийца».
«Ну, каждое разумное существо, наверное, испытывало хотя бы раз в жизни желание оторвать голову какому-нибудь буйному идиоту, – философски заметил он. – Или уничтожить мир, чтобы избавиться от всех идиотов разом и устроить себе небольшой спокойный отпуск в блаженной тишине. Разница в том, что хорошо воспитанный человек удовлетворяется фантазиями, а плохой начинает распускать руки».
«Тогда буду терпеть», – пообещала Салли серьёзно.
– Стойте, – вдруг затормозила меня Тильда, и голос у неё стал пугающе спокойным, как ледяное озеро. – Дальше не получится. Обидно, конечно, но тело для твоей подружки придётся искать где-то ещё.
На первый взгляд, пространство перед нами ничем не отличалось от других частей Дурманного Лога: низкое, затянутое красноватыми тучами небо, душноватый сумрак, дорожки из светлого песка, петляющие по одичавшему саду, почти одинаковые чёрные особняки с башенками и затейливыми карнизами, вазоны с поникшими цветами дурмана… Но только на первый взгляд. Не знаю, что рассмотрела Тильда впереди, но я видела, что потерянных душ постепенно становится меньше, меньше, пока наконец они не исчезают совсем. Выхолощенное пространство начиналось примерно в десяти шагах от того места, где мы стояли, аккурат за статуей женщины в хитоне, держащей кувшин на плече.
– Ловушки? – предположила я неуверенно.
– Чары, – мрачно подтвердила Тильда. – Очень много чар, и делали их явно не только Датура. Ну, наивно было надеяться, что они оставят без защиты самое важное место в своей резиденции. А жаль. Охраны нет, старших поблизости нет – можно было бы покопаться в сокровищах.
Я с сомнением посмотрела на особняк по ту сторону лабиринта из дорожек – совершенно обычный, разве что чуть более приземистый.
– Там сокровищница?
– Там фабрика марионеток, – ответила Тильда, сощурившись. – Это больше, чем сокровищница. Если бы удалось её подпалить, у Непентес не осталось бы конкурентов в грубой силе. И мне бы меньше влетело за Николетт от бабули.