– Нашёл, – улыбнулся вдруг Йен. – Ка-ак неосмотрительно использовать чужие изобретения, не понимая их сути. И это правящая семья? Великий Хранитель, я разочарован.
– Где? – любопытно высунулась Тильда, продолжая, впрочем, держаться на расстоянии нескольких шагов от него. – Не вижу.
– Мёртвая вода, – он осторожно указал пальцем на нечто вроде голубоватой воронки, вкопанной в дорожку. – Неплохой способ остановить вторженца и надёжно зафиксировать его, не убивая. Но превращать материю, внутри которой время существует по иным законам, в наполнитель для примитивной ловушки типа волчьей ямы… Неужели они полагали, что никто не сможет извлечь её и использовать к своей выгоде?
Тильда сощурилась, скрестила руки под грудью и уставилась на него в высшей степени подозрительно:
– Вообще-то считается, что это невозможно.
Улыбка у Йена сделалась крайне пакостной, и из-за этого моё лицо стало похоже на лицо проказливого эльфа Тёмного Двора.
– Ка-ак хорошо, что в своё время мне никто об этом не сказал, – протянул он.
И – сделал жест двумя пальцами, точно подцепляя что-то невидимое.
Голубая воронка в дорожке качнулась из стороны в сторону, задрожала с натугой – и вылетела из песка с тихим чпокающим звуком. Йен аккуратно подхватил её, взболтал, смешивая с розовым дымом – и выплеснул содержимое перед собой. Сначала это был веер из капель, но их становилось всё больше, больше, пока по тропинке не прокатилась с гулом бледно-лиловая волна. Она достигла ступеней особняка – и, уткнувшись в них, вдруг распалась на две части, образуя туннель.
Никаких чар-ловушек в нём не было – все они остались снаружи.
«Сердечко, – оценила Салли форму прохода. И, когда он немного просел, стабилизируясь, уточнила: – Размазанное сердечко. Красиво».
– Всегда знал, что ты мыслишь особенными эстетическими категориями, но рад, что тебе понравилось, – прокомментировал Йен и, обернувшись к Тильде, протянул ей руку: – Продолжим путь, прекрасная госпожа?
Он сделал это совершенно естественно – шутливо и в то же время серьёзно, с тем убойным природным очарованием, сопротивляться которому невозможно… и которое не видит разницы между теми, к кому обращено, уравнивая их во всём. А люди не хотят быть равными: если они обладают чем-то прекрасным, то желают владеть им целиком, а не делить с другими.
«Проще говоря, ты ревнуешь, – мысленно подытожил он, изрядно позабавленный. – К кому? К Росянке?»
Правильный – и болезненный для моего самолюбия – ответ был «ко всем твоим бабам, прошлым и будущим», но я благоразумно промолчала, чтобы не давать повода для поддёвок на следующие сто лет вперёд.
Тильда смотрела на протянутую руку, словно та могла её укусить… впрочем, кто их знает, этих чародеев, у них всё возможно.
– Вот поэтому, – произнесла она наконец, опираясь на его, точнее, на мою ладонь, – тебя не смогли поделить и сожрали сообща, Лойероз.
– Ты ошибаешься, – возразил Йен, увлекая её в туннель. – Они это сделали, потому что были гадкими буками, моя дорогая. Не бери с них пример.
Сначала у меня были сомнения, не пора ли прекратить затянувшийся аттракцион с переодеванием и не поменяться ли нам местами обратно, но они исчезли, стоило добраться до «фабрики марионеток», как назвала её Тильда. Буйство обезумевших душ едва-едва задело это место; можно сказать, что оно находилось слишком далеко от эпицентра взрыва и потому почти не пострадало – люди успели скрыться. Но охрану здесь поставили хорошую, лучше даже, чем в замке у Крокосмии; по счастью, Датура больше полагались на ловушки, чем на чародеев.
И – использовали кукол.
Одна устроила засаду прямо за порогом, в холле. Каким-то чудом Йен заметил её даже раньше, чем Тильда, и аккуратно вплавил в стену, не повредив. Следующая партия охраны атаковала нас с помощью чего-то похожего на огнестрельное оружие – и, наверное, куклы-стражницы могли бы преуспеть в других обстоятельствах, если бы не были обнаружены раньше. В итоге светящиеся «пули» погасли в воздухе, не долетев, а сами атакующие застыли статуями – причём не каменными, а вполне себе живыми, дышащими. Я обратила внимание на то, что он вообще избегал грубого насилия с тем же изяществом, что и его учитель, но более непринуждённо, потому что Хорхе явно сдерживался, а Йен… Йен будто в первую очередь думал: «Как бы это убрать, не сломав».
Он ценил жизнь во всех её проявлениях.
Парадоксально, что при таком изобилии смертоносных чар, запретных техник, убийц и просто психов Запретный Сад сделал врагом номер один именно его.
– О, жизнь вообще полна случайностей и парадоксов, – охотно согласился Йен, нисколько не скрывая, что уловил мою последнюю цепочку размышлений. И – с некоторым огорчением взглянул на свою ладонь: – Боюсь, пора сделать обратную рокировку. У меня ещё остались силы, но если я продолжу, то обеспечу тебе шикарную мигрень.