Густав аф Гейерстам
Прочь
Отец ее, какой-то неизвестный пьяница и драчун, был убит на попойке в соседней волости, а мать, как раз беременная в то время, получив известие о смерти мужа, внезапно заболела и поплатилась жизнью за жизнь мертворожденного ребенка. Эмма Персон, оставшись трехлетней сироткой, была бы без крова и без призора, но ее тетка, жена богатого крестьянина, взяла ее к себе и воспитала как родную дочь.
Ей хорошо жилось у тетки. Правда, мадам Ольсон при случае никому спуску не давала, но у нее было доброе, любящее сердце, что и обнаруживалось во всех торжественных случаях. А дети отлично это чувствуют.
Родителей своих она, собственно говоря, и не могла оплакивать, так как неясное воспоминание о них не могло возбудить в ней тоски или горя, да кроме того, как для сироты, ей, действительно, жилось хорошо. Тетка с малолетства приучила ее к труду. Ей пришлось носить ведра с водой из ключа, как только позволили возраст и силы. Она же помогала доить коров, полоть огород, чистить котлы, кормить кур. В свободное время она играла с мальчуганами в селе, с собакой, с кошкой, или же молча забивалась куда-нибудь в уголок, и голубые, мечтательные глаза ее бесцельно глядели в пустое пространство, или в вечерний сумрак, тяжело опускавшийся на простор полей и на пол избы.
Эмма не принадлежала к числу тех, что всегда веселы, и принимала все очень близко к сердцу. Когда, бывало, тетка побранит ее, она долго спустя стоит перед нею, не сводя с нее больших, влажных глаз, и не уймется до тех пор, пока не искупит своей вины. Ребенком она часто одна-одинешенька ходила по садику, где росли кусты сирени, два высоких куста боярышника, маленькие яблони и много картофеля, и копошилась с какою-то своею выдумкою, но никому не говорила, что она делает. Про себя она говорила, что это она гуляет по пастбищу. Во время этой игры она всегда принимала необыкновенно серьезный вид и складывала рот бантиком. И радость выражалась у ней как-то по-своему, — спокойно и негромко. Она никогда не шумела, но все лицо ее светилось и глазки ее сияли как-то тепло и радостно. Она не похожа была на сверстниц, так как ко всему относилась чрезвычайно серьезно.
Во время конфирмации она не ходила с другими на игры и танцы, а большею частью бродила одна и все о чем-то думала. Дела по хозяйству она справляла попрежнему и за это время была очень кротка и добра ко всем. На публичном испытании люди обратили внимание на то, что она не плакала, а с высоко-поднятым челом и без дрожи в голосе ответила «да» на все вопросы священника. И это показалось людям странным. Ведь, Эмма Персон обыкновенно все принимала так близко к сердцу. Причастившись в первый раз Святых Тайн, она тотчас же вернулась домой и, хотя никто не просил ее об этом, спокойно начала собирать к обеду. В этот день она, как всегда, во всем принимала участие и все исполняла добросовестно, но тетка заметила по глазам ее, что мысли ее были где-то далеко, далеко.
После обеда она вышла одна погулять по дороге, окаймленной старыми ивами. Эта дорога тянется между двумя каменными стенами я ведет к лужайке, откуда открывается вид на море, которое при вечернем солнце темно-синим кольцом окружает низменную, плоскую землю.
На северном конце села, которое, как водится на острове Эланд, узкою и длинною лентою тянется по обеим сторонам дороги, жил моряк, по имени Канут. Он унаследовал от отца маленькую мызу, где обыкновенно одиноко жила его мать во время частых отлучек сына. Он уже много лет был в отсутствии, и люди говорили, что в последний раз он уехал с горя, не получив себе в жены любимой девушки. Говорили также, что эта девушка — тетка Эммы, теперь мадам Ингрид-Ольсон. В то время эти двое бывали неразлучны на поседках и во время сенокоса; они гуляли вдвоем в летние вечера, когда сельская молодежь по окончании работ искала веселья, и частенько в темные зимние вечера они тайком сходились и никто не видал, с какою нежностью они ласкали друг друга, когда расставались у ворот ее родителей.
Но Ольсон посватался к девушке, пока Канута не было дома и Ингрид не осмелилась отказать ему. Она жила в то еще время, когда дети во всем повиновались своим родителям. Она написала Кануту, и после того письма он только раз, и то не надолго, заглянул домой и в тот свой приезд он никогда не доходил до родного села, а пристроился в одном из соседних сел, куда мать приходила навещать его. Старушка была старая и хворая, и никто не думал, что она доживет до возвращения сына. Но говорили также, что другая причина побуждала его жить в том селе и, что, когда он уехал, дожидаться его стала покинутая им девушка с ребенком.