— Я почти-что никогда не хожу в церковь, — сказал он, прощаясь, я на лице его чуть мелькнула улыбка. Она посмотрела на него широко открытыми от изумления глазами и тотчас последовала за теткой и за другими.
Как странно. Он не пошел за всеми в церковь. А между тем он видом не похож на тех, что проводят воскресное утро за водкой и за игрой в карты. Она думала об этом во время всей проповеди, и, по выходе из церкви, она почему-то не чувствовала себя такой веселой, как всегда.
Вскоре за этим Канут навестил Ингрид и опять встретился с Эммой. Она сидела в избе и молча слушала, пока он беседовал с Ингрид. Она занята была ческой шерсти и ни на минуту не отвлекала своего внимания от того, что у ней было под руками. Но по выражению лица ее Канут хорошо видел, что она прислушивается к каждому слову. И это возбуждало его.
Он рассказывал, как он сначала приехал в Америку. Он нанялся матросом на судно, так что самый переезд ему ничего не стоил, и у него было столько денег с собой, что он мог обойтись ими первое время. Ему удалось-таки пробить себе дорогу, хотя подчас туго приходилось и хотя сначала ему не повезло.
Чем заметнее ему было, с каким вниманием Эмма слушает его, тем оживленнее он начинал описывать свои собственные впечатления и воспоминания. Его взяла охота высказаться, поделиться своими мыслями, найти кого-нибудь, кто понял бы чувство, испытываемое им теперь, когда он вернулся на родину и когда воспоминания о былом теснились в его голове.
Что прежде всего пришлось ему по душе в Америке, так это то, что все называли его по английски господин или мистер и что в каком бы отчаянном положении он ни был, никому и в голову не приходило так, здорово живешь, говорить ему ты. И это нравилось не потому, чтобы он гонялся за чинами. Но здесь дома никто и не подозревает, уверял он, как усиливается желание работать, когда не приходится опасаться, что ты от рождения уже обречен пребывать в низшем сословии, откуда ни работа, ни способности не могут высвободить тебя, разве только в очень редких исключительных случаях. Да и живут-то там люди проще. Если двое хотят повенчаться, им стоит только сходить к нотариусу и подписать контракт и брак их считается вполне законным. Если они потом не живут счастливо между собою, ничто не мешает им опять разойтись. И это ничуть не служит поводом к более частым прелюбодействам, как уверяют люди. Вовсе нет. А если двое любят друг друга, но средства не позволяют им свить свое гнездышко, они не принимаются выжидать, как это делается у нас, пока успеет пройти и любовь и молодость, выжидать до тех пор, пока средства позволят им зажить своим домком, нет, там люди женятся, если только есть самое необходимое, а потом уже сообща стараются свить гнездышко. Незамужние женщины могут там с таким же успехом прокормиться, как и мужчины, и часто занятия их совершенно одинаковы. Там оба пола не составляют двух различных каст, находящихся в постоянном раздоре между собой: они воспитываются в одной школе, учатся одному и тому же и прежде всего учатся знать и понимать друг друга.
— А религия? Что можно сказать о религии?
Да об этом никто никогда и не говорит; каждый держит при себе свое мнение. Канут познакомился там с массой людей, но он об очень немногих мог бы сказать, лютеране ли они, или методисты, или католики, вообще христиане ли они даже. Его же личное мнение таково, что у большинства людей в душе нет никакой определенной религии, что они только привыкли называть этим именем известный ряд чувств, по существу своему вовсе не сверхъестественных.
Когда Канут перестал говорить об этом, он заметил, что Эмма рассматривала его большими, ясными глазами, точно желая исследовать его до самой глубины его сердца. Ему хотелось спросить ее, что она думает, но он так и не собрался, потому что, когда она глядела на него таким образом, у него было только одно отчетливое желание: встать со стула, подойти к ней и погладить ее по волосам.
Потом они часто встречались и постоянно опять возвращались к тем же темам. Говорили про то, что он видал за морем и как он себя чувствует здесь дома, среди, всех этих людей, большинство которых так и умирает в полной уверенности, что мир таков и есть, каким он им представляется.
Эмма испытывала такое чувство, точно она прежде жила в избушке, окруженной со всех сторон густым лесом, где деревья заграждали ей весь вид, и вдруг кто-то пришел и сделал просеку, так что она сразу увидала клочок неба и волнующееся за лесом море. Около того места, где она стояла, она едва-едва различала кое-что, но чем дальше переносились взоры ее, тем шире становилось поле зрения, свободнее круглился синий свод небес, больше становилась поверхность плещущих волн и дальше заносились ее мысли, далеко, далеко за пределы плещущих волн и за высокие небеса.