Встречались они все чаще и разговаривали обо всем и ни о чем. Потом она начала расспрашивать, а он давал ей ответы на все, на что мог ответить. Медленно, тихо и прочно крепли их отношения, пока они, наконец, для нее не стали вмещать всего мира, всего того мира, о котором он говорил, стали той просекой, через которую она глядела на все, воспринимала все и догадывалась обо всем — о небе, волнах, чужих краях, о новой жизни и о новых людях.
Канут в это время много и усиленно думал, когда для него стало ясно, что он любит Эмму. Было одно обстоятельство, сильно мучившее его, хотя он раньше и не предполагал, чтобы он стал так мучиться из-за этого. Мысли его все снова и снова возвращались к тому, что существовал ребенок, имеющий права называть его отцом, и что он, женясь на Эмме, может быть, помимо ее воли ставит ее на место, по праву первенства уже принадлежащее другой.
Не мог он отказаться от своей любви к Эмме. Когда его первая любовь была разбита, ему казалось, что ему безразлично, что бы не унесли с собою житейские волны. А потом, в тот раз, когда он приехал домой и завел эту злополучную связь, которую он теперь почти-что забыл, он тоже не очень-то много задумывался о подобных вещах. Никто не научил его лучшему, а про себя он думал, что если только ребенок не будет нуждаться, то его ни в чем нельзя упрекнуть. Но теперь ему казалось, что одни деньги дела не поправят. Его иногда пронизывало какое-то зловещее, острое чувство вроде страха, дурное предчувствие, что его прошедшее таит в себе призрак, могущий обратить в бегство всех добрых духов. А Эмма была так щепетильна в таких вещах: она ведь ко всему относилась по-своему.
Но он сообщит ей все при первом же случае; ведь рассказал же он ей столько других эпизодов из своей жизни. Она узнает об этом раньше, чем он скажет ей что-либо иное. Она так непохожа на других девушек из ее сословия. Ни одна из других знакомых ему девушек даже и внимания-то не обратила-бы на это обстоятельство.
Он непременно все скажет. Без обмана. Он, по крайней мере, поступит честно и открыто.
Так дни шли за днями, пока сентябрь был уже на дворе и срок подходил уже к концу. На зиму он опять должен был уехать. А слова все не шли с языка, как только он собирался коснуться этого вопроса.
Подоспело последнее воскресенье в августе месяце; день близился к вечеру, и сумерки тихо и незаметно окутали море и землю. Эмма и Канут шли по узкой дорожке, ведущей мимо стен церкви к морю. Кое-где одинокая пташка заливалась в мелких кустах, которые, словно отшельники, раскинулись по обширной, топкой равнине, а налево над небольшой трясиной белесоватою вуалью висел холодный, влажный туман. Громкий стон моря гулко разносился от берега, к которому они шли; они уже оставили за собой все сельские строения, среди которых высилась колокольня и где большие, четырёхугольные, обнесенные изгородью мызы большими, темными пятнами выделялись среди целого ряда маленьких низких избушек.
— Можно взять тебя за руку? — спросил Канут немного спустя, и звук его голоса сделался каким-то необычайно густым.
Эмма безмолвно подала ему руку, и так они прошли еще немного. Она без умолку говорила, а он рассеянно слушал, обдумывал то, что собирался сказать, и никак не мог решить, говорить ли. Было свежо и Эмма отняла свою руку, потому что она мерзла. Он опять взял ее, опустил ее в карман своего кафтана и больше уже не выпускал.
Он был слегка раздражен; целая масса чувств нахлынула на него; все было так богато, так прекрасно, так тепло и все же он не мог отделаться от тревоги, внушающей ему страх. Что-то связывало ему язык. Ему хотелось заставить замолчать Эмму, которая шла рядом с ним мелкими, припрыгивающими шажками и открыто глядела ему в лицо, болтая о разных пустяках. Ему казалось необходимым ощутить в себе окружающее в природе безмолвие, чтобы собраться с мыслями. И в то же время ему сдавалось, что они уже жених с невестой, и он не мог понять, чего это он так мучает себя без причины.
Вдруг он весь вздрогнул при словах Эммы:
— Взгляни-ка в трясину. Взгляни-ка!
Голос ее звучал и мечтательно, и шутливо.
— Что-ж там такое?
— Там я вижу своего жениха.
— Как же он выглядит?
Он отнял свою руку и весь побледнел.
Она засмеялась.
— О, точь-в-точь как все другие ольхи.
Тогда он стиснул ей руку так крепко, что она испугалась.
— Что ты этим хочешь сказать?
Она испуганно взглянула, но не отодвинулась от него.