«Я думаю о тебе постоянно и днем, и ночью, и остаюсь твоим другом
Канутом Блюмом».
Эмма уронила письмо на колени и молча оглянулась. Огонь в фонаре вспыхивал от сквозняка и бросал слабый, дрожащий свет на сучковатый пол, под стропила потолка, вверх под черепицы кровли, на сундуки, старые одежды, на разобранный ткацкий станок, стоящий в одном углу, и вниз на лестницу с узкими, покатыми ступеньками.
Она отрицательно покачала головой и маленькие губы ее плотно сжались. Первое чувство испуга исчезло давным давно и уступило место, или вернее, пожалуй, переродилось в другое. Ей было совершенно ясно, хотя она не в состоянии была бы сказать почему, что она не может принадлежать Кануту. Она отдалась ему в той уверенности, что она для него не только есть, но и была постоянно единственной женщиной в мире. Что касается до его юношеской любви к тетке, так она в мыслях своих как-то бессознательно все умаляла и умаляла это чувство, пока оно, наконец, не стало казаться ей мимолетным увлечением, которое не могло даже претендовать на имя любви. Она в своих мыслях совершенно отодвинула эту связь, так что никогда не видала ее такой, какой она была в действительности, но с чисто женскою непоследовательностью ей и в голову не приходило отнестись таким же образом к той, другой, к ней, которую он и вправду никогда не любил, и с которою только в силу плотского влечения прижил ребенка. Она вообразила, что и он, так же, как и она, прожил жизнь с заранее уже созданным образом того, кого он полюбит, и с известною гордостью она себя уверила, что в тетке ее он любил только то, в чем она сама на нее походила. Когда он потом встретился с нею самой, она для него стала единственной и больше уже ни одной женщины для него не существовало. Его любовь была точно веками накопленное сокровище, которое он подарил ей, и она была счастлива.
А теперь?! Нет!.. Она не могла снова увидеть его. Та картина счастия, до которой она домечталась, сидя длинными, теплыми летними вечерами перед окном, глядя на богатую красками однообразную степь с полями, засеянными пшеницей, с сухою травою, со скорченным кустарником и вереском, с высокими ветряными мельницами, стоящими в ряд, и засматриваясь на безбрежнее синее море, свободно и вольно, шумевшее вокруг; то счастье, до которого она додумалась, сидя зимним вечером одна одинешенька в избе, уставясь глазами в огонь на очаге и прислушиваясь к завыванию вьюги в трубе — эта картина так въелась ей в душу, что она не могла уже вообразить иного счастья. Она никогда не поверит в другое счастье. Никогда. Она могла обойтись вовсе без него, но если ей суждено получить счастье, она хотела владеть им сполна
После этого она не могла любить Канута.
Она обдумывала это с мучительною точностью, терзавшею ей грудь. Пройдут дни и годы, и горе убьет ее. Но она не может дать ему иного ответа.
Она вошла к себе и машинально легла с письмом под подушкой. Она лежала в комнате на чердаке и одна из служанок, которая спала с нею в одной комнате, уже громко и ровно всхрапывала. Эмма не могла спать. Она нетерпеливо вертелась на кровати и холодный пот покрыл все ее члены. Она встала и босыми ногами принялась ходить взад и вперед по комнате, пока все тело ее не стало мерзнуть. Тогда она закуталась в шаль, взяла в руки свечу и тихо стала спускаться по лестнице.
Внизу в избе никто не спал. Она сняла ключ, который лежал над дверною рамою, тихо перевернула его в замке и вошла.
Затем она вынула почтовую бумагу, положила ее на стол и написала.
«Лучше пусть все останется так, как есть. Я не могу ответить иначе. Между нами все кончено, и теперь прощай.
Эмма».
Затем она запечатала письмо, надписала адрес, взяла его с собой и со свечою в руке отправилась той же дорогой.
Никто не слыхал ее и, очутившись снова в кровати, она тяжело заснула и увидала во сне, что какие-то невидимые руки уносят ее по воздуху куда-то далеко, далеко за горы и леса. Она содрогнулась от ужаса и притаила дыхание; вдруг она почувствовала себя без опоры, упала и, дрожа от страха, с криком проснулась.
Рассвело. Другая девушка только что встала.
— Что случилось?
— Мне только приснилось что-то.
Она опять закрыла глаза и вся съежилась в постели. Она боялась бесконечного рабочего дня, за который ей не предвиделось ни единого часа праздничного отдыха.
Псалом прозвучал, священник стоял перед алтарем и сухим, однообразным голосом читал слова текста:
„Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо и бремя Мое легко».