Стоял тихонький шёпот дождя и его капельки переливались сиянием ранней луны, ветер был свеж и навевал... тоску о любви. Мне очень хотелось найти себе родственную душу, которую я мог бы любить.
Но был как будто единственной пташкой в том лесу (другие пернатые сторонились меня и даже не отзывались на моё пение). Было скучно и... загадочно-маняще сияло окошко.То были её покои, королева играла на лире, тихонько перебирая струны и задумчиво глядя на них, словно это была волшебная незримая книга.
Страницы мелодий осторожно переворачивались одна за другой, рассказывая, наверное, о влюблённых в розу единорогах, о синих огоньках-шалунах, о фее снега, навевающей грёзы далёкому и прекрасному месяцу; все точно было пронизано любовью, красивой, жертвенной, чистой.
Эти мотивы пленяли мой слух и душу все больше и больше, и я подлетел к ней подпевать, осторожно невольно любуясь её серыми глазами, точно шоколадными локонами и мягкой улыбкой (девушка, наверное, думала, что я так, несерьёзно, просто понравилась музыка).
А на самом деле... с каждой нотой я как-то сам собой проникался её сердцем, укрывал его пёрышками надежд и кормил ягодками мечты.
И чуть не задохнулся от ошеломлённого восторга от этого, вспушив спинку и приютившись поближе к её лицу (королева меня гладила и кормила мякишем печенья, называя "умничкой-птичкой").
"Вы так обаятельны, Сэр Сойка!" - с очаровательным смешком сказала она мне. И, как только я услышал её голос, что был для меня изумительнее пения самого искусного соловья, понял: не смогу без неё более ни дня!..
Я стал летать к ней каждый день, и каждый раз узнавал все больше о её мире - рыцарей, глашатаев, золота и меча, и слушал баллады, романсы, что она пела, осмеливаясь незаметно гладить её щеку клювиком; и нам не было дела до интриг и пересудов за стенами её покоев, где были только мы и звуки.
Но даже они не играли роли, если вы подумали, что это так (я мог слушать её и в тишине, просто глядя в её бездонные серые озёра мысли, открывающиеся, быть может, воротами пушистых ресниц грани в мир сказочных снов)...
Перед тем как лететь к ней, всегда приглаживал и расчесывал перья, волнуясь, словно в первый раз, и отправлялся на поиски подарка моей любимой (вы не ослышались - я любил её, как понимал это и как умел); быть может, именно потому мне так нелегко вспоминать эту историю, что живёт во мне до сих пор словно туманной старой легендой...
А она произошла совсем недавно, но время для меня как будто не существовало - заря или закат, ночь или день, я всегда спешил к юной прекрасной королеве, побыть с ней хоть миг, принося в клювике крошечный цветок или травинку, иль ягодку, неровно мимовольно дыша грудкой от того, что она рядом.
И поверите? - Я даже научился писать ради неё, чтобы нам легче было понимать друг друга (и порою очень жалею, что научился понимать буквы, у меня сердце разрывалось от её откровений про мужа, что всегда неласков с ней и приходит к ней, порою, кроме вышеописанных случаев, только тогда, когда надо забрать её драгоценности из приданного, чтобы пропить их или купить на них очередную модную лошадь иди шпагу; их отношения состояли из её безуспешных попыток "приоткрыть стену притворства и чёрствости, что убивают своими цепями" и его капризов и вечного недовольства).
"Сэр Сойка, - однажды писала она мне. - Муж все вспоминает, что я называла Вас по имени и подсылает ко мне горничных и солдат шпионить".
"Но я ничего не могу с собой поделать! - чистосердечно наспех выводил я каракули. - Я безумно хочу видеть тебя слышать, быть рядом каждый день, всегда разговаривать с тобой... Я люблю тебя!".
"Но… он страшно ревнив! И все же... Я тоже люблю Вас, Сэр Сойка! Даже если только мы одни в мире понимаем эту любовь!" - чуть залившись красивым румянцем, вывела она и как в забытьи поцеловала легонько меня в грудку.
Не описать никаким языком - ни птичьим, ни человечьим, насколько я был счастлив в тот миг, отдал б свои крылья и голос за то, чтобы он не кончался.
Но пора было улетать (в ту пору король затеял соколиную охоту в один и тот же час, и его супруга советовала спешить мне в укрытие).Я летел в проверенный скромный пенёчек, где прятался много раз, уже скучая по своей возлюбленной и уже предвкушая нашу следующую встречу; но её слова меня тревожили.
Странная неприятная смесь страха, недоверия и какой-то ревности обожгла меня; и я пережил ужасные мгновения, мучаясь борьбой со своими чувствами.
Но потом выглянула луна, и белоснежным тихим дуновением унесла прочь все смятения; и, как прежде, больше всего на свете я был убеждён, что я её люблю...