«Историйка» обертывается и впрямь необычно. Николай Андреевич показал мне одну старую, пожелтевшую фотографию. На фотографии тюремная камера; у стены четверо, среди них одна женщина. На переднем плане, чуть «шевеленная», как говорят фотографы, физиономия юноши. В ней хоть и с трудом, но угадывается лицо моего нынешнего собеседника, на которое время еще не нанесло следы последовавших шестидесяти лет жизни. Полулежат четверо, позируют, смотрят в объектив и подставляют объективу книгу, на переплете которой напечатано: «Капитал».
– Большевики, изучающие «Капитал» в камере в 1906 году?! Да кто же сделал такое невиданное фото? Каким образом?
Николай Андреевич смеется:
– Я же толковал – историйка. Что уж тут скромничать – снимал я сам. Пластинки тогда были малочувствительные: в камере «юпитеров», как сами понимаете, не было, выдержку давал я продолжительную. За это время успевал затвор открыть, присесть к товарищам, попозировать, встать, закрыть затвор, – уж очень мне хотелось вместе с товарищами на фото запечатлеться. А аппарат? Аппарат сделан в тюрьме из коробки для папиросных гильз фирмы «Катык» (отличные гильзы были!). Объектив для него – окуляр от бинокля. Окуляр тот мне моя родная мать передала в двойном дне судка для щей – разрешалось харчиться из дому. С воли в тюрьму в этом бачке и окуляр пропутешествовал и фотопластинки. А потом обратно из тюрьмы таким же образом уже отснятые пластинки. Бачок мой брат Леонид делал – тоже революционер, тоже мастеровой человек, – так бачок изготовил, что никакого шва не было заметно. И тоже, как я с малолетства, любитель фотографии. Вот, изволите видеть, сделанный им снимок: нас, участников процесса 19-ти, ведут по Саратову из тюрьмы в суд. Кое-кто из моих сегодняшних слушателей, избалованных «лейками» да «зенитами», сомнение высказывают – да можно ли снимать камерой, сооруженной из… папиросной коробки. Так я «реконструкцию» сделал – из нынешней коробки для гильз и нынешнего бинокля соорудил аппарат, а мои друзья-пионеры (позвольте вам сказать, мои самые верные друзья – это пионеры) сфотографировали меня с помощью подобного аппарата. Пластинки нынче получше прежних, вот и снимок пионерский пояснее получился моего, тюремного.
Мы иной раз слишком часто произносим слово «исторический». Но ведь этот снимок именно такой. Не знали четверо в «столыпинском» корпусе тюрьмы, что позируют не перед объективом, сделанным из бинокля, а перед самой Историей. Благодаря уникальному снимку этому навеки запечатлен один из моментов зарождения великой социалистической революции в России – момент изучения русскими пролетариями вкупе с интеллигентами теории научного коммунизма. Из многих дошедших до нас документов явствует, что первое прочтение книг Маркса русскими рабочими началось почти сразу после появления в России переводов Марксовых работ. Полицейские акты и протоколы сообщают, что экземпляры «Капитала» (произведение, допущенное царской цензурой как «строго научное и малодоступное», которое, как казалось цензуре, «немногие прочтут, а еще меньше поймут») были найдены у рабочих Степана Халтурина и Виктора Обнорского – создателей «Северного союза русских рабочих», у членов «Южнороссийского союза рабочих». Из мемуаров и полицейских протоколов мы знаем, что «Капитал» Маркса, переплетенный то в библию, то в обложку модного романа, находили при аресте многих рабочих-революционеров. Но вот фотографии, на которой был бы запечатлен момент чтения Маркса русскими рабочими в тюрьме, до Кингина известно не было.
Николай Андреевич, восьмидесятилетний пенсионер, рассказывает мне о своем первом прочтении Маркса и последующих своих чтениях:
– Что говорить, не простое произведение «Капитал». Фундаментальный научный труд, предполагающий глубокое изучение подготовленным читателем. А вот поди же, от первой фразы первого тома – «Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства» – до последней фразы – «Капиталистический способ производства и накопления, а следовательно, и капиталистическая частная собственность предполагают уничтожение частной собственности, покоящейся на собственном труде, то есть предполагают экспроприацию работника» – все становилось доступным.
И потому, – продолжает Николай Андреевич, – что были у нас опытные пропагандисты-разъяснители, и потому, что, как сказал Маяковский, «мы раскрывали Маркса каждый том, как в доме собственном мы раскрываем ставни». До знакомства с Марксом, с Лениным была у нас только надежда на новую жизнь, а уж после чтения – глубокая уверенность в неизбежности краха старой жизни.