В институте решено было провести генеральную сверку перевода с рукописью. Да и саму рукопись решено было проверить. И в ней обнаружено было свыше 270 описок, сделанных самим Марксом. Но к каждой описке уже привыкли. Чтобы исправить ее, нужно доказать – ошибся не ты, а автор. В отдельных случаях, при существенных описках, меняющих смысл, надо было специально, в особом примечании, оговорить, почему подготовители тома считают, что ошибся Маркс. Так, в третьей главе тома Маркс пишет, что из закона скорости обращения средств платежа вытекает: «масса средств платежа… находится в обратном отношении к продолжительности платежных периодов». Подготовители тома, взявшие за правило ни одно логическое построение, ни одну формулу не оставлять без проверки, установили, что здесь Маркс сделал описку: отношение массы средств платежа находится не в обратной, а в прямой пропорции к продолжительности платежных периодов.
Об этом свидетельствует и логика, и ссылка Маркса на родоначальника английской классической политэкономии Петти, который установил именно такую прямую зависимость. Но Маркс, сделав описку, не заметил ее и при переиздании. Не заметил ее и Энгельс. Подготовители тома обратились к специалистам – работникам Института экономики, Госбанка СССР и других организаций. Консультанты высказались за исправление текста. Все же решено было текст не менять, а указать в примечании: «У Маркса здесь, по-видимому, описка». После выхода тома с таким примечанием советский экономист З. Атлас выступил в журнале «Вопросы экономики» со статьей, в которой утверждал, что мнение об описке Маркса ошибочно. Ему возразил советский журнал «Деньги и кредит» и издающийся в ГДР журнал «Виртшафтсвиссеншафт». А когда I том «Капитала» вышел в ГДР, это место было исправлено без всякого примечания, как само собой разумеющаяся описка.
Внимательное прочтение рукописи Маркса, сличение ее текста с текстом перевода Скворцова-Степанова помогли подготовителям тома выявить множество описок. А как быть с теми местами, о которых читатели писали, что они неясны, непонятны? Не явились ли эти неясности результатом не вполне точного перевода с немецкого языка на русский?
«Все подвергай сомнению». Как известно, именно это правило Маркс объявил своим любимым девизом, отвечая на полушутливый «вопросник» своих дочерей, носивший название «Исповедь». Но вправе ли он, Малыш, подвергать сомнению освященный временем и традицией перевод Скворцова-Степанова? Достаточно ли хорошо знает он для этого немецкий язык?
Правда, почти все восемь лет военной службы провел он в общении с немцами. После Военно-политического училища имени Фридриха Энгельса (будто предвестием его будущей «встречи» с Марксом и Энгельсом было название этого училища!), где он изучал и немецкий язык, доучиваться довелось на фронте в рядах 30-й, впоследствии 10-й гвардейской армии. Там, в 7-м отделе Политотдела армии – отделе по работе среди войск и населения противника, беседовал Малыш с пленными, читал собранные на полях боев письма немецких солдат и офицеров, писал листовки, предназначенные для разложения войск противника, подползал как можно ближе к линиям окопов гитлеровцев и через громкоговоритель обращался со словами правды и убеждения к немецким солдатам. После победы он был оставлен в Управлении информации Советской военной администрации в Германии и, разъезжая по стране, часто выступал на немецком языке на митингах. И вот здесь-то он встретил тех, кто в свое время впервые усомнились в фюрере, его «идеях», прочитав советскую листовку, прослушав полевую «МГУ» – мощную говорящую установку. Усомнились, но все же не сразу отказались от прежних своих понятий. И теперь, уже после победы, он спорил с такими сомневающимися, убеждал, разъяснял, учил. И сам в это же время учился – и умению опровергать застарелые убеждения, и нюансам немецкого языка.
Но это его знание языка – оказалось ли оно достаточным, когда, окончив Академию общественных наук и начав работать в Институте марксизма-ленинизма, где специализировался на экономических трудах Маркса и Энгельса, А.И. Малыш с бригадой приступил к подготовке в новом издании I тома «Капитала»? Могут ли они претендовать на более точное понимание и перевод Марксова текста?