Кармен уже выучила пару десятков слов на русском (не все они были приличные), и умело ими пользовалась, гоняя санитарок, чтобы они тщательней мыли полы и приносили еду вовремя. Я почти всё это время молчала, но заботливая женщина не старалась меня разговорить. Она понимала, что для того, чтобы пережить боль потери нужно время. Она гладила мои ладони и напевала что-нибудь по-испански, рассказывала истории о своей жизни. Иногда даже те в которых участвовала и мама. Я слушала и даже улыбалась. За моим исцелением наблюдали не только врачи, но и вся палата. Со мной лежали ещё две девушки, обе с анорексией. Две худые и бледные моли, мечтавшие похудеть ещё сильнее. Но с появлением новой больной в их жизни появилась новая тема для обсуждения, помимо калорийности блюд и диет.
Кармен готовить не любила, и заказывала мне еду (плюс к больничной) из дорогущих ресторанов Москвы. Она кормила меня с ложечки, я возражала, ведь могла сама есть, но заботливой испанке доставляло огромное удовольствие кормить меня, словно маленькую. Своих детей у неё не было, не сложилось и она не рассказывала. Девчонки в палате думали, что Кармен моя мать, и соответственно мой юрист – отец. Они мне так и сказали, в один из вечеров, когда укладывались спать.
- Поля, тебе так повезло с родителями. Они такая пара колоритная.
- Угу, - ответила я, и отвернулась к стене, чтобы никто не увидел, как у меня затряслись губы и навернулись слёзы на глаза.
Положительная энергетика Кармен, которой она словно электрошок пыталась вывести меня из депрессии, передавалась и моим соседкам. Улучшение заметили лечащие врачи обоих пациенток. Они стали прибавлять в весе.
Для меня неделя проведённая в больнице равнялась месяцу, я переживала и хотела быстрее покинуть больничные стены, но мой врач был непоколебим. Он смотрел только на положительную динамику и мои анализы, желания пациентки, которые шли в разрез с графиком лечения, его не интересовали.
В голове у меня всплывали строчки стихотворения, которое я вспоминала, как только слышала слово – выписка. Я не помнила автора, но звучали они в тему.
Проходит год, как день
То длиться день, как год
И оглянувшись можно убедиться
Что время, то ползёт,
То медленно идёт,
То будто слишком быстро мчится.
Прах родителей, я отвезла в Филёвский парк, там мы часто гуляли с ними в детстве. Самые яркие и светлые моменты из моего раннего детства, были связаны именно с этим парком. Погода испортилась, закончилось бабье лето, наступила унылая холодная осень.
В Испании климат более мягкий. Тёплые, солнечные дни там бывают даже зимой, осень очень тёплая, и даже в зимний период некоторые люди стараются одеться потеплее дома, но не включать дорогое отопление. За последние пять лет, снег я видела только в горах.
Парк встретил меня неприветливо, холодным ветром и мелким дождём. Кармен со мной не пошла она осталась ждать в машине. Вернее она порывалась, но я попросила не делать этого.
Память меня не подвела, я быстро нашла пруд, где когда-то с родителями мы устраивали пикники. На моём плече висела сумка, я сняла и поставила её на деревянный мосток. Вокруг не было ни души, противная погода прогнала всех. Ветер усиливался, гоняя по воде рябь и желтые кленовые листья.
Достала из сумки первую урну, в ней была мама, отвинтила крышку и наклонила.
- Прощай мамочка. – прошептала я.
Пепел, как и мои слова, подхватил порыв ветра и унёс прочь, только малая часть коснулась поверхности воды. С папиной урной, я поступила точно так же. Потом взяла совок, который я предусмотрительно купила и положила в сумку. Им я закопала пустые уже сосуды в землю, рядом с большим деревом. Место, я выбрала не случайное, здесь родители стелили плед. Ветви раскидистого дуба, защищали от палящего солнца и лёгкого летнего дождя. Здесь прошло моё детство, здесь оно и закончилось. Когда теряешь родителей, перестаёшь быть ребёнком. Больше никто и никогда не назовёт меня дочкой.
Кинув совок в сумку, я ещё постояла над свежим холмиком земли, как над могилой. Ничего, земля осядет и заметно не будет.
Теперь я осталась совсем одна. Я осиротела, лишившись родителей, и каждое воспоминание причиняло сильнейшую боль.
Отпустить человека очень сложно, особенно если он был тебе дорог, был частью тебя самого. Ты понимаешь, что придется жить с воспоминаниями о нем, но его самого в твоей жизни не будет. Могу с уверенностью сказать, что воспоминания причиняют одну лишь боль, острую и беспощадную, если они связаны с ушедшим навсегда. Ты стараешься не думать о нем, не вспоминать, просто чтобы не причинять боль самой себе, но потом вдруг ловишь себя на мысли, что тебе действительно стыдно за себя. Тебе кажется, что ты не абстрагируешься от боли, а подло забываешь того, кем честно дорожил. Такое чувство может свести тебя с ума.