— Лили, — произносит он, толкаясь вперед. Снова и снова.
Мои глаза закатываются, чем дольше мы продолжаем, тем сильнее нарастает оргазм. Это похоже на вечность, на часы и годы. Объятия, которые длятся целую жизнь.
Когда мы замедляемся, когда я выгибаюсь навстречу ему и наши губы смыкаются в яркой, всепоглощающей кульминации, мы лежим на кровати, сплетя ноги. Моя голова покоится на его груди, слушая ровный стук его сердца.
— Я люблю тебя, — шепчет он, убирая влажные волосы с моего лба.
Я поднимаю подбородок и смотрю на него, собираясь сказать, что я тоже тебя люблю, но это звучит слишком обыденно, не охватывая и половины моих чувств.
Он видит это в моих глазах.
— Я знаю, — говорит он, приподнимая меня повыше, чтобы не смотреть вниз. Наши глаза на одном уровне, наши головы на одной подушке, повернуты друг к другу. Моя лодыжка трется о его ногу, а его ладонь гладит мою руку.
— Лил... — тихо говорит он, но теперь моя очередь читать ответы в его взгляде.
— Я тоже боюсь, — признаюсь я. — Мы никогда не могли оставить в живых даже золотую рыбку. Ты помнишь Минета? — спрашиваю я. Он начинает улыбаться при этом воспоминании. Я добавляю: — Он не прожил и недели, прежде чем всплыл брюхом к верху. Думаю, я его перекормила.
— Наверное, он умер от осознания того, что ты назвала его Минетиком, — говорит он, его глаза сверкают от веселья. — Хотя ты определенно перекормила его.
— У нас не самый лучший послужной список, — заключаю я, — но в этот раз все может быть иначе, — мы не смогли сохранить жизнь золотой рыбки, потому что были слишком поглощены нашими зависимостями. Мы развернули свою жизнь на сто восемьдесят градусов, так что почему бы это не удалось и сейчас?
Он пристально смотрит на меня и говорит: — Я просто не хочу, чтобы наш ребенок пострадал так же, как и мы.
У меня замирает дыхание, и мне требуется минута, чтобы подобрать нужные слова.
— Мы не можем жить в страхе перед этим. Это нас сломает.
Он прижимает меня к себе и целует так страстно, что воздух исчезает из моих легких. Головокружительное ощущение.
Когда мы отрываемся друг от друга, его лоб прижимается к моему, и он шепчет: — Ты и я.
Я улыбаюсь ему в губы.
— Лили и Ло.
— И еще кое-кто, — говорит он.
И еще кое-кто.
У меня впереди еще много месяцев, прежде чем я встречу этого человечка, но мы начинаем принимать этот новый мир, новую реальность, где нам больше не позволено быть эгоистами. Это наше самое большое испытание.
66. Лорен Хэйл
.
2 года: 03 месяца
Ноябрь
Я рисую круги на бумажной салфетке за барной стойкой на кухне, Райк сидит на табурете рядом со мной. Девочки сидят в гостиной, в воздухе витает напряжение. Но это не имеет никакого отношения ко мне. Или Лили. Дэйзи наконец-то позволила своим сестрам хоть раз сосредоточиться на ней.
Что-то случилось. Много месяцев назад. Даже может быть, год назад, зная Дэйзи. Произошло что-то плохое. Я вижу это по лицу моего брата. Коннор наблюдает за нами из-за стойки, попивая кофе из пенопластового стаканчика.
Кружки упакованы в картонные коробки, все шкафы пусты. Когда Лили выпустится, все вернутся в Филадельфию, но мы понятия не имеем, придется ли нам расстаться с Коннором и Роуз.
Райк кладет руку мне на плечо.
— Ты как, держишься?
— Спроси меня еще раз, когда до меня, блять, дойдет, — говорю я.
— Что у тебя будет ребенок?
— Да, — киваю я. — И мне уже чертовски жаль его.
Райк делает паузу.
— Может, у него и не будет проблем с зависимостью, Ло.
— Нет, дело не в этом, — я прекращаю рисовать круги и направляю ручку на Коннора. — Нашему ребенку придется конкурировать с их ребенком. Он уже в полной заднице, а еще даже не родился.
Я эгоистично желаю, чтобы у них не было ребенка. Тогда я был бы уверен, что они уделят нам безраздельное внимание, помогут с каждым нашим неверным шагом. Без этого нам будет гораздо сложнее. Это заставит нас с Лили взять на себя всю ответственность. Возможно, так будет лучше, даже если это будет труднее.
Вместо того, чтобы выразить сочувствие, Коннор ухмыляется в край своей чашки, а Райк смеётся. Мой брат говорит: — Ребенок Коннора также будет и сопляком, так что можешь не сомневаться, твой будет не в такой уж и в заднице.
Я тоже начинаю улыбаться.
Коннор собирается ответить, но тут из гостиной доносится болезненный всхлип. Мы все напрягаемся, в тревоге отводя плечи назад.
— Может, нам пойти туда? — спрашиваю я, представляя Лили и ее сестер в слезах. Но я помню, как Лили обнимала Дэйзи в Юте, когда ее младшая сестра плакала, как она была тем плечом, на котором можно выплакаться. Мои мышцы расслабляются.
— Еще пять минут, — говорит Коннор.
Может быть, это даст моему брату достаточно времени, чтобы вкратце рассказать о том, что произошло. Я продолжаю обводить свои квадратики рамками, салфетка пропиталась чернилами от ручки.
— Это как-то связано с ее проблемами со сном, верно? — спрашиваю я, вспоминая, как в Париже у Дэйзи был ночной кошмар. Она ударила Райка по лицу, сама того не осознавая. Я даже не предполагал, что они могут быть у нее каждый раз, когда она спит.
— Да, — тихо говорит Райк. Он пододвигается на стуле так, чтобы мы были повернуты друг к другу. — Ее проблемы возникли не из-за какого-то одного важного события. Большую часть ночей она вообще не может заснуть.
Я хмурюсь.
— Она ходила...
— Да, она обращалась к врачам по поводу расстройства сна и ходила на терапию по поводу посттравматического стресса.
Я застываю.
— Посттравматический стресс?
Я начинаю понимать, что мы видим только фрагменты людей, и те фрагменты, которые были предоставлены мне, создают одно из самых неполных представлений о моем брате, о Дэйзи и их отношениях.
На заднем плане слышны слабые звуки плача Дэйзи, когда она говорит. Райк выглядит настолько расстроенным, что ему трудно сосредоточиться на нашем разговоре и не слушать девочек.
— Райк, — шепчу я.
Я должен знать, что произошло.
Он делает глубокий вдох.
— Думаю, это началось после того, как сексуальная зависимость Лили стала достоянием общественности, — мои брови сходятся вместе, когда я понимаю, как давно это было. — Дэйзи часто дразнили тупые подростки из ее школы. В канун Нового года она сказала, что какой-то, блять, парень постоянно кидает в нее презервативы.
Я свирепо прищуриваю глаза.
— Что?
Глаза Райка сужаются.
— Они продолжали делать ебаные замечания о Лили...
— Потому что она сексуально зависимая? — мой голос дрожит.
— Да, — говорит Райк. — Все хотели верить в то, что Дэйзи такая же, что она станет такой же, во что угодно, что создаст хорошую, блять, историю, — вены пульсируют на его предплечьях, мышцы напряжены. — А потом, во время реалити-шоу, парень с камерой, не участвовавший в съемках, однажды ночью вломился в особняк, пролез в ее комнату и начал фотографировать.
Я побледнел.
— А где был я?
— Ты спал, — говорит Райк.
Я злюсь.
— Почему никто не рассказал мне обо всем этом? Прошло уже больше года.
Коннор вмешивается: — Все началось из-за зависимости Лили.
Чувство вины. Они боялись, что Лили будет испытывать всё больше и больше вины.
Я помню все статьи, в которых говорилось о том, как Дэйзи превратится в маленькую Лили, будущую сексуально зависимую, но я никогда не видел, как это повлияло на нее. Она слишком хорошо скрывала это от нас.
— Она казалась счастливой.
Я морщусь. Не совсем счастливой. Дэйзи всегда была грустной, в каком-то смысле. Депрессивной. Я знал это, как и все остальные.