Я тихо шиплю, по телу проносится импульс, как от удара током — настолько чувствительны соски.
Мирон затягивает губами один, а вторую грудь продолжает ласкать рукой. У меня картинка перед глазами пляшет от прикосновений его губ и от того, как он расчерчивает круги кончиком языка по затвердевшей вершинке.
Не выдержав эту сладкую пытку, я запускаю руку в его волосы и ногтями царапаю кожу. В трусиках становится предательски влажно. Кусаю губы, лишь бы не застонать, когда Мирон посасывает мою грудь.
Это несравнимое ни с чем ощущение, приятное и нереальное, особенно от осознания того, что меня так откровенно ласкает сейчас мужчина с многомиллионным состоянием. Мужчина, у которого в принципе нет проблем с женщинами, но он почему-то выбрал меня.
Мы уже несколько дней вместе, но я все еще не могу поверить в происходящее. Мне все еще непривычно и дико от того, насколько сильно Мирон может меня хотеть и в каких местах целовать.
Он снова отстраняется и ложится рядом со мной. Резким движением взяв меня за запястье, прижимает мою руку к своему каменному прессу и ведет ею ниже и ниже, пока моя ладонь полностью не ложится на его затвердевший пах, обтянутый боксерами.
— Расслабь меня, малышка. — Прорычав это, Мирон откидывается на подушку.
А я теряюсь, опять оказавшись так близко с его стоящим колом членом.
Нужно пересилить этот страх. Ничего ужасного в этом нет.
Тысячи женщин ведь трогают члены, и никто еще не умер. Это просто мужской половой орган, и я не должна от него шарахаться. Я же будущий врач…
Нетерпеливо Мирон сам стягивает с себя боксеры.
Округляю глаза, видя его стоящий кожаный болт, и паника снова охватывает меня. Мирон говорил, что хочет «любить» меня им всю ночь, но я не представляю, как он может в меня поместиться. Нет, впускать его в себя я не готова. Я просто не выдержу. Он такой крупный.
Робко беру член ладошкой и медленно веду вверх и вниз. Он гладкий и горячий.
— Да, вот так, продолжай.
Но удивительнее всего, как Мирон реагирует, как тяжело дышит, как весь напрягается. В эти минуты он как будто становится беззащитным передо мной, потому что как сумасшедший хочет кончить.
Видя, как Суворов заводится, меня тоже охватывает легкой судорогой, и между ног требовательно печет. Убыстряю движения ладони, наблюдая, как краснеет крупная головка на члене и как Мирон сам слегка толкается в мою руку.
А потом под ладонью становится липко и влажно. Я вижу, как из члена толчками выливается сперма.
Еще немного я продолжаю ублажать Мирона, пока он сам не убирает от себя мою руку.
Глава 21
Два дня спустя
Рита
— Ты чемоданчик взяла? — первым делом спрашиваю Арину, подсев к ней перед парой.
— Разумеется, — с гордостью отвечает и кивает под стол, но потом вдруг подозрительно прищуривается. — Только я не пойму, Бельская, с чего вдруг тебе понадобились мои услуги? Ты ведь раньше относилась скептически к моим способностям.
Это так. Я не верю ни в магию, ни в волшебство. Все что научно недоказуемое считаю бредом.
Последнее вера в чудо умерла во мне еще лет в семь, когда отчим решил надо мной поглумиться.
Как сейчас помню его с засаленными от поедания жареной картошки губами, которыми он давил издевательскую лыбу и махал передо мной моим же письмом, адресованным Деду Морозу.
Отчим тогда сказал, что Деда не существует, а письма на самом деле забирает моя мать. И что в этом году хрен мне, а не лего.
Не знаю, к чему была такая необходимость портить мне праздник. Но тогда я еще надеялась, что Дед Мороз пусть не увидит мое письмо, но как-то услышит меня. Он же волшебник и может все.
Однако утром первого января, увидев под елкой вместо подарка целлофановый пакет с подгнившей сырой свеклой, я окончательно поняла, что сказки нет.
От обиды я громко заплакала.
Отчим хохотал надо мной, аж похрюкивал.
Мать стояла рядом с ним и зажимала ладонью губы.
Будучи маленькой, я не догадалась, почему она так делала, только позже стало ясно, что мать закрывала рот, чтобы тоже не рассмеяться.
Сколько бы лет ни прошло с того момента, но я до сих пор не могу взять в толк, какой нормальный родитель будет дарить своему ребенку на праздник гнилую, заплесневевшую свеклу?
К слову после такого жестокого розыгрыша утешительного приза мне не дали. Ни конфетки. Была только вонючая свекла.
И вот спустя одиннадцать лет я опять задалась вопросом об объективности мира, потому что никак не могу выкинуть признания Мирона в чувствах ко мне из головы.