— Он сердится на меня, Скай.
— Почему?
Я не хочу говорить ей о причине. Не желаю бередить эту старую рану, чтобы она не кровоточила, но я сделаю это, чтобы Скай поняла.
— Потому что я виноват в смерти его брата.
— Это был несчастный случай, — быстро вставляет Финн.
Скай не сводит с меня глаз, и мне кажется, что она сдирает с меня кожу и заглядывает под неё, чтобы найти правду в моём сердце. Пришло время изменить ситуацию.
— Мне нужно кое-что у тебя спросить, Скай.
Она слегка напрягается, и рука Финна скользит по её руке, удерживая её рядом.
— Я видел твою реакцию на то, что кто-то может находиться за пределами студии. От чего ты бежишь? Потому что я знаю, что ты от чего-то бежишь.
— Ни от чего, — шепчет она и закрывает глаза.
Я мог бы разузнать побольше. Я мог бы заставить Скай признаться, но что толку от этого? Как бы меня это ни расстраивало, мы должны работать, чтобы завоевать её доверие, а на это потребуется время.
11. В темноте
Джек
Меня окутывает темнота, когда тлеют последние угольки, не оставляя ничего, кроме угасающего жара и затяжного дыма. Я глубоко вдыхаю и закрываю сухие, словно наполненные песком, глаза. Я так устал, что у меня ноют кости, а голова стучит в такт биению сердца.
Проклятие бессонницы преследует меня так долго, что половину времени я чувствую себя ходячим мертвецом. Я отказываюсь от поддержки кресла, в котором пытался устроиться поудобнее, — кресла, созданного моими собственными руками из деревьев, которым я обязан своей жизнью. Но нет ничего приятного в том, чтобы сидеть прямо ранним утром. Это мучительная пытка, наказание за всё то зло, которое я совершил.
Неужели это глубоко укоренившееся отвращение сжимает мне горло тисками, не давая моему разуму погрузиться в глубокий и освежающий сон? Неотвязные воспоминания о жгучей боли и стыде, беспомощности и разочаровании? Я вздрагиваю от внезапного воспоминания о силе приближающихся шагов, о том, как я обычно прятался в своём шкафу, становился как можно меньше и закрывал глаза, надеясь, что мой отчим меня не увидит.
Чёрт бы побрал этого грёбанного сукина сына.
Мой пульс учащается, когда я представляю, каково было бы избить его так, как он избил меня, разрушив его жизнь, как он разрушил мою. Однажды я найду его и заставлю заплатить.
Постоянное давление на стройке не помогает. Мне приходилось жить в состоянии повышенной готовности и напряжения больше лет, чем я могу вспомнить.
Когда в доме тихо и я остаюсь наедине со своими мыслями, темнота тянется бесконечно долго. Теплой, сухой ночью я иногда отправляюсь в лес. Мальчишкой я часто убегал в лес, прячась в тени, и мечтал построить домик на дереве, высоко-высоко, под защитой самых высоких ветвей, и жить рядом с природой, в одиночестве, не боясь дышать в доме, в котором я родился, с матерью, которая, как предполагалось, была моей матерью. чтобы защитить меня и отчима, желавшего уничтожить меня.
Но сегодня вечером слишком холодно, поэтому я сосредотачиваюсь на ярком свете луны, создающей кольцо, похожее на ореол, вокруг группы кедров в поле моего зрения. По окну начинают барабанить мелкие капли дождя. Моё дыхание замедляется и становится глубже, веки тяжелеют, волны усталости опускают меня на стул с почти невыносимой силой…
Какой-то шум заставляет меня подпрыгнуть. Я сплю? Я моргаю в темноте. Чёрт, Итану лучше больше не подкрадываться ко мне. Я вышвырну его отсюда в реку, если он ещё раз пересечет эту границу без моего чёртова разрешения.
Тихий скрип половицы и шаркающие шаги приближаются. Я с трудом различаю в темноте очертания Скай. Она, словно призрак, скользит к двери на веранду и давится сдавленными рыданиями. Босая и одетая в маленькую пижаму, она явно не пытается убежать.
Я мгновенно вскакиваю на ноги, чтобы протянуть к ней руку.
Скай вся взмокла от пота, ночная рубашка облепила её, как вторая кожа, и, когда она замирает, то слегка покачивается. Она всё ещё спит и расстраивается из-за моего резкого движения, вырывается, мечется и размахивает руками. Снова схватив её, я пытаюсь удержать её, но от этого ей становится только хуже. Её рыдания становятся громче криков, и она пытается вырваться из моей хватки.
— Скай, Скай! Ради всего святого, Скай! — я говорю тихо, чтобы не разбудить остальных и не встревожить её ещё больше, но она так запуталась в этом ночном кошмаре или что бы это ни было, что я не знаю, чем ещё помочь.
Я пытаюсь снова, и на этот раз поднимаю её на руки, баюкая, как младенца, и прижимаю к груди. Она словно пёрышко на моём теле, и меня охватывает желание защитить её.