Они в Северном, кончается распродажа, и тех, кого господа не купят себе в слуги, повезут на юг. А на юге их, скорее всего, будет ожидать либо вечное рабство, либо и того хуже — котел.
— Порченый товар, господин. Сильно, вроде, не насиловали, но не девственница — точно.
— Это для жены. Месяц назад у меня родилась дочь, ей нужна помощь. Эй ты, умеешь за детьми ухаживать?
Губы девушки дрожат, на глаза накатывают слезы.
— У меня была дочь…
— Господин! — орет работорговец, лупя палкой по прутьям, но так, чтобы не зацепить пальцы приглянувшейся покупателю рабыни.
— У меня была дочь, господин…
— Беру.
… Служанки называли ее Цыпкой. Спрашивали, не сама ли она съела собственную дочь. Два Ножа слышал их насмешки, а сейчас смотрит, как она беззвучно плачет, спрятавшись в чулан. Ее худенькие плечи дрожат, по почти еще голому затылку (пришлось обрить, чтобы наверняка вывести вшей) стекает плевок.
Он подходит к ней и гладит по плечу. Цыпка вздрагивает и поворачивает голову, в глазах появляется страх, когда она понимает, кто к ней прикоснулся…
Нет, дело не в этом.
— Я вернусь к работе, господин Нестол. Сейчас же…
Два Ножа склоняется к ней и целует. Жадно, так, будто никогда раньше никого не целовал. И она отвечает ему, отвечает со страстью.
— Больше никто… никогда… понимаешь?.. — шепчет он ей на ухо.
— Господин Нестол…
— Меня зовут Два Ножа…
… Гнойная харкота с четкими кровяными вкраплениями покрывает ее подбородок и грудь. Она кашляет, кашляет и не может остановиться…
… — Туберкулез не лечится, господин Нестол…
… Она так слаба, что не может разговаривать. Только вымученная улыбка едва касается губ.
— Я не мог раньше, — шепчет он, гладя ее руку. — Прости меня, не мог. У меня родился… родилась вторая дочь, и я обязан был…
Она слабо пожимает его руку и вкладывает кусок бумаги.
«я тебя люблю дваножа», — написано в ней неровными крупными буквами. Он плачет, сжимая клок бумаги так, словно пытается его раздавить.
— И я тебя люблю, Цыпка…
Два Ножа склонился к смотрителю и прошипел ему на ухо:
— Единственная женщина, которую я любил всем сердцем, была с материка.
Левый глаз словно обожгло, и эта боль четко дала понять Представителю четвертого клана — в этот раз все получится.
Когви вытаращил глаза, но вовсе не от слов, которые ему сказал уважаемый купец Нестол. Его хватка ослабла, через долю секунды он отпустил руку своего собеседника и схватился за сердце.
— К тому же, я купец и хорошо знаю цену деньгам. Твоя смерть сэкономит мне две тысячи кредитов. — Два Ножа выпрямился и сделал было шаг в сторону двери, но остановился, возопив на весь бар: — Боги, Когви, что с тобой? Эй, кто-нибудь! Кажется, у него сердечный приступ!
Глава тридцать девятая
Стейгри встретил бойцов четвертого клана противным мелким снежком и унылым холодным ветерком, пробирающим до костей. Воздушный порт второго по величине города северного побережья находился на самом берегу Белого океана, соседствуя с портом морским. До самого города отсюда добрых четыре километра, но Два Ножа решил не брать кэб — пешая прогулка должна была стать не только хорошей разминкой, но и возможностью почувствовать, наконец, под ногами твердую землю.
Перелет затянулся на добрых семь дней, и на то была веская причина: один из участников Игры находился именно в Стейгри или его окрестностях. Красный «фонарик» переместился в первую же ночь после начала битвы и замер. К счастью, Кривой был слишком пьян, когда они с Два Ножа заключали договор, и совершенно не помнил условий. Потому Представитель без всяких сомнений назвал пунктом назначения Стейгри, а не Северный, как собирался ранее, и не заплатил ни кредита сверху.
Впрочем, в семидневном перелете были и плюсы — Два Ножа упражнялся все это время. Он сбросил пару килограмм, его мышцы окрепли, да и в целом Представитель четвертого клана начал чувствовать себя гораздо лучше, чем раньше. Сейчас он вряд ли запыхался бы и вспотел по дороге в порт. Хамайя всегда говорила, что обладатель Слепка намного сильнее обычных людей. Раньше Два Ножа не слишком-то в это верил, но сейчас убедился на собственном примере.