— Но князь! В контексте идеи фильма…
— Но-но-но! Талант — это как нежная кожа девицы на пляже. Чуть пересидела на солнце, вот уже волдыри, чуть подул ветер, вот уже короста. Талант требует покоя, он, с позволения сказать, нуждается в зонтике. И заметьте — этот зонтик я вам предоставил.
— Откуда, однако же?..
— Вот именно! — опять перебил Долгорукий. — Откуда? Сколько копий этого эпизода вы напечатали? Может быть, где-то ждал своего часа неучтенный позитив? Перво-наперво я подумал, что вы сами и предоставили этим негодяям злосчастный фрагмент. Не очень верю в ваши политические амбиции — вы не безумец, как ваш приятель господин Александриди, но негодяи располагают определенными финансовыми возможностями. А у вас много трат.
— Однако вы, как заказчик «Защиты…», могли бы выступить на моей стороне в печати, князь, — заговорил наконец Эйсбар.
— Я показаний давать не буду. Ну подумайте, милый Сергей Борисович, как я вообще могу признать, что таковые съемки существовали в моем ведении? Это же антигосударственная выходка! И что, я оставил ее незамеченной? Как вы себе это мыслите? У вас же отменное драматургическое мышление!
Разговор с Долгоруким исчерпал себя, и через десять минут Эйсбар шел по бульвару, чувствуя смутно, что его заговорили, закружили и увели в сторону от существа дела. Неожиданно выглянуло солнце, заискрились влажные края тротуара, и он вспомнил день два с половиной года назад, когда вышел после первой встречи с Долгоруким и казался себя великаньим персонажем с картины Кустодиева. Тогда Долгорукий тоже угощал его кофе. Однако сейчас имело бы смысл сжаться до размеров воробья и — атаковать с верхней точки. Пернатым камнем да в стекло редакции «Московского муравейника»!
В редакции «Муравейника» ему улыбались толстые щеки, впавшие — наливали водку, барышня в засаленной юбке пыталась повиснуть у него на шее. Но опровержение писать отказались.
— Писал сей опус Серж Головецкий, но вчера он укатил в Китай. Там революционные волнения. Усвистал на транссибирском экспрессе, — вещал некий редакторский чин, оглаживая бороду. — А остальные не в теме. А дельце тонкое… Так что, извините.
В монтажной было по-прежнему тихо. Викентий будто испарился. Эйсбар вспомнил, что монтажер рассказывал про брата, который живет в Серебряном Бору, небольшом поселке на окраине города. Наверное, дом найти несложно. Напротив тира у пруда. Понимая, что суетой дает пищу мороку, Эйсбар все же потащился в Серебряный Бор. Таксомотор несся по новенькому Петербургскому проспекту, и мерное движение по прямой опять успокоило его. В лесочке, который и звался Серебряным Бором, гуляли дети с боннами, звенел птичьими голосами весенний воздух, и ему на секунду показалось, что из грубой Москвы он перенесся за границу.
Напротив тира действительно стояла милая дачка с круглыми окнами и дверью, вырезанной овалом. Видно, что делал хороший архитектор. Брат Викентия оказался приветливым ироничным профессором. Пригласил Эйсбара к самовару и, хохоча, поведал, что Викентий был у него пару дней назад — как обычно, занял денег.
— Вот, собственно, и все, что могу сказать. Наверно, опять проигрался в пух! Вы не знали, что он делает ставки на ипподроме? Надеется получить куш и пустить на технические разработки. Ну, вы понимаете — здесь мы имеем дело с выводком мыльных пузырей! Уток на нашем пруду видели — птицы в теле, не правда ли? Вот таких же рубенсовских форм и мыльные пу-зы-ри.
Эйсбар, не снимая пальто, присел к столу, пил чай и хмуро молчал.
— Посмотрел бы я, сударь, как бы вы хохотали, будучи на моем месте, — только произнес он, взял из сухарницы несколько баранок и распрощался с доброхотом.
Около будочки тира крутились два мальчугана — то подходили к прилавку, то, прыснув, отбегали в сторону.
— Боятся, коротышки, взять в руки ружье, но рано или поздно поймут, что плюшевого павлина иначе, чем выстрелом, не прикарманить, — говорил, приветствуя Эйсбара, владелец тира. Эйсбар усмехнулся: «плюшевым павлином» он назвал сегодня Долгорукого. — Сколько пулек желаете, господин хороший? — суетился хозяин, заполучивший клиента.
— Да я, знаете, не очень в этом деле понимаю, — сказал Эйсбар, однако уже позволил снять с себя пальто и теперь разминал плечи.
Холеный тонкий приклад оказался удобным, в павильоне зажегся свет, на стенде забегали фигурки-мишени. Сухой щелчок выстрела прозвучал недостающей нотой в звуковом маскараде, который происходил у Эйсбара в голове.
— Рука у вас крепкая… как позволите величать?
— Сергей Борисович.