— В первую очередь надо бы дамам, — пробурчал тот.
Официант качнул головой и отбыл. Шипящие рыбешки искрились на солнце, испарина на стаканах с белым вином быстро исчезала — уж пить бы, не ждать, пока согреется. Мужчины не выдержали и попробовали горячую закуску, быстро ополовинив поднос. Официант принес второй, поставил перед дамами и быстро ретировался. Чардынин встал и пошел за ним. Через минуту все услышали, как Чардынин несвойственным ему высокомерным тоном отчитывает лакея:
— Разве сложно запомнить, что блюдо сначала подается дамам?! Вам что, никто этого не говорил?
«Да что это с ним?» — пронеслось в голове у Ожогина.
— Н-да, прислуга у нас имеет очень приблизительное впечатление о том, как следует обслуживать посетителей, — заметил, вернувшись, раскрасневшийся и несколько смущенный Чардынин.
Все замахали на него руками, разлили еще вина. И захохотали еще громче, когда молниеносно появился сосредоточенный официант и переставил подносы: ополовиненный поставил перед женой доктора, а полный — к мужской части стола. Выпили за будущее студии «Новый Парадиз», за десятилетний юбилей победы над болезнью ришты в Азии, за…
Между тем официант расставил тарелки, задумчиво поглядел на стол, взял одну и измерил ее диаметр большим и указательным пальцами. Остался недоволен, быстро собрал остальные и унес. Притащил еще одну стопку. По дороге верхняя тарелка соскользнула, официант сделал кульбит и, не меняя выражения лица, поймал ее на лету, подставив под нее всю стопку. Общество замерло.
Раскидав тарелки по столу, официант принес кувшин со льдом. Не доходя шага до стола, он опрокинул кувшин на колени Чардынина, кубики льда посыпались тому на брюки. Чардынин вскочил, стал салфеткой сбивать лед на пол. Официант стоял перед ним с невозмутимым выражением лица, держа кувшин вертикально на кончике указательного пальца.
Развернулся и, покачивая кувшином, скрылся в кухне и вынес блюдо с курицей. Застыв между кухней и столом, он стал флегматично перекладывать яблоки и сливы вокруг тушки запеченной курицы. Фрукты выскакивали у него из рук, и он, не делая ни малейшего движения корпусом, меланхолично ловил их и складывал в карман. Сложив все, он так же меланхолично стал вытаскивать их по одной штуке и жонглировать. Некоторые падали и занимали точно отведенное им место вокруг курицы в шахматном порядке: слива — яблоко — слива — яблоко. Вдруг взлетела и сама курица. Официант молниеносно подставил блюдо, и она плюхнулась на него, поместившись ровно посередине.
Чардынин попытался отвлечь его от возни с курицей, обратить внимание на посетителей. Тот послушался, но, дойдя до стола, снова стал быстро перекидывать фрукты, пытаясь попасть в одну ему известную загадочную математическую формулу. Получилось: два яблока — две сливы. Наконец окинул взглядом блюдо и остался доволен.
Девицы хрюкали от смеха в носовые платки, доктор смотрел исподлобья, не очень понимая, что происходит. Официант, оторвавшись на секунду от яблок, поднял на доктора внимательный взгляд без тени улыбки. Засмеялась супруга доктора: взгляд официанта точно копировал выражение лица ее мужа. Француженка кричала нечто похожее на «бис!».
— Это он? — спросил Ожогин у Чардынина.
— Он, Саша. Ты видишь, какая выдержка? Он на сцене с шести лет, с родителями. Провинциальная водевильная антреприза, клоунада. И представь — отец запрещал ему смеяться. Когда мальчуган, несмотря ни на что, сохранял невозмутимость, публику это больше забавило. Он гений, Саша.
— И ты запланировал все это представление, Вася? — удивленно переспрашивал уже в который раз Ожогин. — Как-то не ожидал от тебя.
— А загипнотизировал он меня. Сегодня днем встретил его и поддался обыкновенному гипнозу. Поставил на известное правило: никто не обращает внимания на прислугу. Неужели не помнишь это странное лицо? Сам же говорил, что оно сделано из прямоугольников. Ну, вспоминай: нищий актеришка, кофе пил на набережной, а ты за него заплатил. Не человек, а картина француза этого, Пикассо.
Ожогин вспомнил вечер в конце мая, когда они с Чардыниным сбежали из дворянского собрания, кафе на набережной под полосатыми тентами, беднягу, который едва кивнул ему в благодарность. Но лицо его смылось из памяти.
Поесть не успели. Из-под ресторанного тента было видно, что зрители заполнили почти все скамьи в летнем театрике — представление вот-вот должно было начаться. Оставались пустыми несколько мест в импровизированном партере. Их-то Ожогин с Чардыниным и заняли, откланявшись перед любезным семейством.