Марджи (выпускает напряжённый вздох). Ладно, Хикки. Проехали.
Хикки (ликующе, в то время как входят Чак и Рокки, внося большую плетёную корзину). Вот оно! Откройте его.
Они сдёргивают покрывающий его холщовый мешок. Корзина наполнена бутылками шампанского.
Пёрл (в детском возбуждении). Шампанское! Ну ты и шутник, Хикки!
Она обнимает его, забывая всю злобу, так же как и остальные девушки.
Марджи. Я никогда не напивалась шампанским. Давай напьёмся, Перл.
Пёрл. А то! Давай!
Праздничное весёлое настроение охватывает всех. Даже Джо Мотт встаёт взглянуть на вино с восхищённой ухмылкой, а Хьюго поднимает голову и тупо смотрит на него.
Джо. Ты, Хикки, определённо в ударе. (Хвастливо.) Когда у меня будет своё казино, я буду пить шампанское пивными кружками! (Он виновато останавливается и бросает вызывающий взгляд на Хикки.) Я снова его буду так пить, как только накоплю капитал! И это не гнилая мечта, нет уж!
Он садится на то же место, где стоял, поворачиваясь к ним спиной.
Рокки. А из чего мы будем пить, Хикки? Винных бокалов-то нету.
Хикки (с энтузиазмом). Джо правильно мыслит! Из пивных кружек! Вот это правильный настрой для дня рождения Харри!
Рокки и Чак вносят корзину с шампанским в бар. Девушки идут назад и останавливаются возле входа в бар, возбуждённо болтая друг с другом и обращаясь к Чаку и Рокки в баре.
Хьюго (со своим глупым хихиканьем). Мы будем пить вино под ивами!
Хикки (ухмыляется на него). Верный настрой, братец — и пусть вшивые рабы пьют уксус!
Хьюго поражённо пялится на него, затем отворачивается.
Хьюго (бормочет). Проклятый лгун!
Он снова кладёт голову на руки и закрывает глаза, но на этот раз в его обычной отключке есть что-то от желания спрятаться.
Ларри (бросает на Хьюго взгляд, полный жалости, тихо, злясь). Оставь Хьюго в покое! Он десять лет гнил в тюрьме за свои убеждения! Он заслужил свою мечту! Нет у тебя, что ли, ни приличия, ни жалости?
Хикки (насмешливо). Ого, а это что? А я думал, что ты наблюдаешь со стороны.
Затем с простосердечной искренностью, садясь на стул рядом с Ларри, и кладя руку ему на плечо.
Послушай, Ларри, ты меня абсолютно не понимаешь. Чёрт побери, ты должен лучше меня знать. Я всегда был самим добрым слюнтяем в мире. Конечно, у меня есть жалость. Но теперь, когда всё для меня прояснилось, это уже не моя прежняя жалость — та, что у тебя. Эта не та жалость, которая безответственно, с лёгкой руки поощряет какого-нибудь беднягу продолжать дурачить себя ложью, — та, от которой бедному слюнтяю ещё хуже, потому что он чувствует себя ещё более виноватым, — та, которая позволяет лживым надеждам изводить его до тех пор, пока он не становится полным неудачником в собственных глазах. Я всё знаю об этой жалости. У меня её было по горло, и всё это неправильно! (С убедительностью торговца.) Нет, уважаемый! Жалость, которую к испытываю сейчас, это желание добиться окончательного результата, на самом деле спасти беднягу и помочь ему смириться с тем, какой он есть; он перестанет сражаться с самим собой и обретёт покой до конца жизни. О, я знаю, как вас возмущает то, как я вас изобличаю в ваших собственных глазах. Я вас не виню. Я по собственному опыту знаю, что это горькое лекарство, увидеть себя в зеркале без старых фальшивых усов. Но когда вылечиваешься, про это забываешь. Когда неожиданно ты обнаружишь, что можешь признать безо всякого стыда, что вся эта трибунная глупософская болтовня и всё это ожидание смерти — иллюзия, ты будешь мне благодарен. Ты скажешь себе: я просто старый человек, который боится жизни, но ещё больше боится умереть. Поэтому я и остаюсь пьяным и цепляюсь за жизнь любой ценой, и что с того? Тогда ты поймёшь, что такое настоящий покой, Ларри, потому что ты больше не будешь бояться ни жизни, ни смерти. Тебе просто станет всё равно! Так же, как и мне!