В это время мертвое тело Джиджина плавало в воде рядом с графской гондолой далеко от борделя.
Уберто лежал, вытянувшись, на своей кровати в комнате одной из венецианских гостиниц. Этой ночью он ни на миг не смог сомкнуть глаз. Мальчик уверял, будто дело в том, что предыдущие дни, плывя на корабле, он много времени провел в полусне. «Обычное дело», — успокоил его Игнасио и объяснил, что Уберто всю жизнь проводил свои дни согласно распорядку монашеской жизни. Их делили на части богослужения — утренние, дневные и вечерние. Нужно только подождать, и он привыкнет к новым условиям.
На самом же деле мальчик еще не успокоился после утренних событий. Ему понадобится немало времени — несколько дней, чтобы прогнать свои кошмары, где грозный силуэт человека в черном бежит на него. Но он не осмелился заговорить об этом с Игнасио, уверенный, что торговец не станет терпеть его жалобы и без колебаний сейчас же отошлет обратно в монастырь.
Мальчик кашлянул. Грудь у него все еще болела после утреннего удара, и от этого было трудно дышать. Он промолчал и об этом, и о большом черном синяке, который появился у него на ребрах.
Уберто прижал руки к груди и попытался уснуть, уверяя себя, что завтра ему будет лучше.
Перед тем как закрыть глаза, он взглянул на своих товарищей. Гийом спал. Сон его был глубоким, но иногда француз ворочался на постели: должно быть, его тревожили неприятные сновидения. Игнасио лежал неподвижно, свернувшись клубком на боку. Может быть, он тоже не спал. От его тела исходило странное напряжение, словно его мысли сгустились и теперь висели над ним в виде заряженного невидимой силой облака.
Ожидая, пока придет сон, Уберто снова стал думать о том месте, где закончится их путешествие, — об аббатстве Святого Михаила у Плотины. Этот бенедиктинский монастырь стоит на вершине горы Пирикьяно на расстоянии одного дня ходьбы до Турина. Хотя он и похож на крепость, в нем останавливаются паломники, идущие во Францию. В монастыре живут более двухсот монахов разных национальностей. Среди них испанцы, бургундцы и итальянцы. И один из них — Вивьен де Нарбон.
Больше мальчик ничего не знал об этом монастыре. Его больше интересовало содержание книги.
— Это святая книга? — спросил он у Игнасио несколько часов назад.
— Нет.
— Тогда о чем в ней написано? — настаивал мальчик.
Глаза Игнасио грозно сузились, превратившись в две зеленые щели.
— О вещах, которые ты не смог бы понять, — сказал он.
Уберто был разочарован этим ответом, но похоже, торговец твердо решил ничего не говорить.
Венецианская ночь тянулась для Уберто медленно. Но еще медленнее она была для графа Энрико Скало.
Граф Скало проснулся внезапно. Он охотно поспал бы еще, если бы не мешало неприятное жжение в желудке, которое его очень злило. Должно быть, выпил прокисшего вина, перед тем как уснуть. Ум словно отяжелел, думать и вспоминать было трудно и утомительно. Тело онемело, словно долго пробыло в неестественном положении.
Он попытался открыть глаза, но не смог, на них была повязка. Привязанные к подлокотникам кресла руки не могли пошевелиться. Но больше всего его испугала неподвижность ног, опущенных в какой-то металлический цилиндр, который на уровне колен завершался раструбом. Этот зловещий холодный металл невозможно было сбросить с ног или сдвинуть с места. Под пятками цилиндр изгибался, образуя что-то вроде носка, куда можно вставить ступни.
В уме графа возник образ странного железного сапога. Но сколько он ни старался, не смог представить себе, для чего может служить такая вещь.
Жжение в желудке сменилось тошнотой. Могущественный граф Скало, авогадор Венеции, был в панике, и его тошнило от чувства бессилия. Он заметил, что здесь холодно и сыро, почувствовал запах плесени. Разумеется, он не в своем дворце на Риальто. Это, вероятно, какая-то тайная тюрьма. Откуда-то издалека до его слуха долетел плеск воды. Должно быть, тюрьма находится близко от портового квартала.
Внезапно граф вспомнил: его напоили снотворным! Эта шлюха Альтилия!
Попалась бы она ему сейчас в руки…
Вдруг он услышал звук шагов, доносившийся из соседнего помещения, они приближались к нему. Потом заскрипели дверные петли, и его лицо задела струя воздуха, значит, дверь находится впереди него. Она широко распахнулась.
— Альтилия, это ты? — неуверенно спросил граф.
Каждый слог доносился эхом, словно упавшая капля воды в известняковой пещере.
Из темноты ему ответил голос, звучавший как металл: