Магазин Лебрена Грин отыскал. Но антиквара не оказалось: на несколько дней он выехал из Парижа. Статуэтку Анубиса Грин тоже увидеть не мог, старший продавец сказал, что она у хозяина в сейфе.
Не везло в этот день египтологу. И наверно, не повезет в следующие дни. Когда вернется Лебрен?
Чувство досады не покидало Грина до вечера. Тут еще эта странная лавка "СНЫ". Время от времени Грин нащупывал пакет в нагрудном кармане. И когда ловил себя на этом почти детском занятии, начинал злиться. Но тут вставала перед глазами физиономия продавца, уши в белом пуху, надпись "Сны на выбор". Почему его поразила надпись, если и без того было столько поразительного в продавце, в разговорах? Да, надпись читалась одинаково изнутри магазина и с улицы. Как это сделано? Может, было две надписи? Нет, одна. Грин обратил внимание на нее, когда входил в лавку, - надпись на стыке двух стекол. Несколько раз смотрел на нее, когда был в лавке. Две надписи наслаивались бы одна на другую. Надпись одна! Колдовство какое-то!
Вечером у себя в номере Грин достал пакет и высыпал таблетки на лист почтовой бумаги. Их было шестнадцать: четыре зеленых, четыре желтых, белых и розовых. Так просто - проглотить и лечь спать?.. С минуту Грин рассматривал цветные кружочки, выпуклые с боков, с закругленными кромками,- чтобы легче глотать. "Начну вот с этой, розовой", - решил он. Вспомнил, как продавец предупреждал его: "Мистер Грин, на первый раз..." "Начну с розовой!" - упрямо повторил Грин, расстегивая запонки на сорочке.
Проглотив таблетку, Грин запил ее водой, лег в постель и погасил ночник.
Сразу же он оказался на улице, в толпе бегущих людей. Бегущих - это не то. Люди мчались массой, потоком, затирали друг друга, огибая препятствия - машины или вагоны трамвая, - бились, как рыба в сети на запруженных перекрестках. Кричали, ругались, грозили кому-то, плакали. Грин, не понимая, мчался с другими, не в силах остановиться, зацепиться за что-нибудь, - ему оторвали бы руки. Единственной его мыслью было: не споткнуться и не упасть. Заметил, что тяжело дышит, как все другие, пот струйками льется ему за шею, застилает глаза. Когда бег его выровнялся - толпа влилась в широкий прямой проспект, - Грин стал прислушиваться, стараясь понять, что происходит.
- Это случилось! - слышалось там и здесь. - Это сейчас случится!..
- Они уже дали залп!..
- Нам надо спрятаться!
- Боже мой, куда же мы спрячемся?..
Грин, заражаясь этой мыслью, ощутил, что надо спрятаться и что он не знает, куда спрятаться.
Толпа бурлила вокруг, мчалась, стонала и сквернословила:
- На виселицу ублюдков!
- Попробуй достань!..
- Нам-то уже конец!
- О подлые, подлые...
- Слышите?
Вдали ревел репродуктор: "Спасайтесь в бомбоубежищах! Торопитесь! Еще десять минут!.." Голос захрипел, захлебнулся, и только метроном отсчитывал полусекунды: так-так, так-так...
Грина оттерли к тротуару, к стенам. В панике он попытался плечами, локтями пробиться на середину улицы, но его тут же швырнуло в подворотню, и он почувствовал, что может свободно вздохнуть. Рядом с ним оказался старик, прижавший руки к левой стороне груди, старавшийся удержать сердце. На губах его была пена, широко открытый рот яростно втягивал воздух.
- В чем дело? - крикнул ему в лицо Грин. - Что происходит?
Старик смотрел на него взглядом затравленного зверя.
- Что происходит? - повторил Грин.
- Они дали залп! - ответил старик, откашливаясь. - Они уже начали!
- Что начали? - выходя из себя крикнул Грин.
Вместо ответа старик спросил:
- Вы проспали или пьяны?
Грин готов был схватить старика, тряхнуть, но тот продолжал:
- Или вы с неба свалились?
- Я не здешний, - сказал Грин.
- Не здешний! - дернул плечами старик. - Из преисподней? С другой планеты?.. Не видите - они начали атомную войну! крикнул он.
- Атомную войну!.. - Грин взглянул на ревущий людской поток, мчавшийся вдоль проспекта. По спине его пробежала дрожь.
- Куда мчатся эти бараны? - Старик перехватил его взгляд. - Через десять минут от них - от всех нас! - останется пепел. - Ноги подкосились под ним, он стал сползать на землю, вытирая спиной известку с беленой стены. - Куда мне бежать?..
Поток вынес в подворотню юношу. Тот рыдал.
- Все пропало! Мои картины! - В руках его были кисти, холсты. - Мои замыслы, жизнь, любовь! Все пропало! Безумцы! - завопил он, вскидывая вверх руки. - Допрыгались, втянули в войну! Будьте прокляты! - потряс он руками. - Будьте прокляты!
Ринулся, смешался с толпой, но еще долго был слышен его пронзительный голос: "Будьте прокляты!.."
- Никуда я не пойду дальше, - сказал старик. Он сидел на земле, раскинув ноги. Но тут же вскочил, втиснулся в толпу, побежал. Грин побежал за ним.
"Бомбоубежище. Бомб..." - блеснули красные буквы за два или даже за три квартала. Толпа, старик и вслед за ним Грин мчались к этой спасительной надписи.
- Восемь минут до атаки! - прорычал динамик, и метроном опять стал отсчитывать полусекунды.
"Только бы добежать", - думалось Грину. Как медленно приближаются огненно-красные буквы! Скорее, скорей!..
Возле убежища никакого движения не было-толпа стояла плотно, как монолит. Проем могучих, многотонных, раздвинутых под аркой дверей был забит людьми, старающимися втиснуться в коридор, в туннель, ведущий вниз, в подземелье; забито людьми преддверие, улица; люди напирали друг на друга и стояли так плотно, что между ними не могла бы проскользнуть мышь. "Пустите! - слышались время от времени задавленные приглушенные голоса. - Пустите!.." Но пускать было некуда, да и никто не пускал: толпа втиснулась в дверь, уплотнилась, застыла. Такая же теснота была в туннеле, и в подземелье, наверное, была такая же теснота...