— Ферм нет, — ответила она, — потому, что продукты питания добываются не на полях, а в лабораториях, химическим путем. А города?.. Богачи здесь жили в десяти гигантских небоскребах. Рабочие же… но вы увидите, как жили здесь рабочие.
Воздушный корабль поднялся на высоту, перевалил через большой горный кряж, и я увидел огромную долину с необычайно гладкой поверхностью, как будто вся она была асфальтирована.
— Что это, гигантский аэродром? — спросил я.
— Нет, это всего только крыша, одна сплошная крыша над фабрикой, занимающей сто двадцать квадратных километров.
— Вы так осведомлены в американских делах, как будто уже бывали здесь.
— Если бы мы не были осведомлены о многом, то и не победили бы, — ответила девушка. — Это фабрика, но вместе с тем и город рабочих, так как рабочие здесь живут на фабриках. Под этой беспредельной крышей они родятся и умирают, не видя неба над головой.
— Как это ужасно! — сказал я, еще не зная, что это только начало тех ужасов, которые предстояло мне увидеть.
Воздушный корабль снизился прямо на крышу. Мы открыли люк и вышли. Смит нажал ногой черный квадрат на серой крыше. Открылась дверь, ведущая вниз. Мы стали спускаться по узкой лестнице, сразу погрузившись в полумрак.
— Здесь хозяева экономили на всем, даже на свете. Осторожней ступайте.
Небольшая лестница кончилась, и мы оказались на бетонном полу фабрики. Это здание представляло собой, даже по своей конструкции, полный контраст с городом-небоскребом. Если тот строился по вертикали, то фабрика — по горизонтали. Небоскреб был весь залит лучами солнца, здесь же тусклое искусственное освещение наводило тоску. По расположению это здание было похоже на шахматную доску. Широкие, прямые улицы разделяли квадратные кварталы. Улицы были безмолвны. По полу с легким шумом трения двигались только бесконечные ленты, подававшие из квартала в квартал части заготовляемых машин.
— Зайдем в этот цех, — сказал Смит.
Мы вошли в большую полутемную комнату. Недалеко от дверей вращались два стоявшие близко друг к другу колеса, около пяти метров в диаметре каждое. Я подошел к этим колесам и невольно отшатнулся. Между колес прямо на земле сидел какой-то урод. У него, по-видимому, совершенно отсутствовали ноги, так как туловище помещалось в чашеобразном металлическом сосуде. Зато его руки были непомерно велики. Он вращал ими огромные колеса. Это был ка-кой-то придаток машины. К несчастному уроду подошел низкорослый рабочий в замасленном костюме, с масленкой в руке, и влил в рот вертящего колеса уродца какую-то жидкость с таким видом, как будто он смазывал машину.
— Вот и пообедал, — грустно улыбаясь, сказал Смит.
Человек с масленкой ходил около колес, где сидели такие же уродцы, и «смазывал» эти живые машины.
Дальше стояла машина с очень сложным и непонятным мне механизмом. В середине этой машины находилось нечто вроде коробки не больше шестидесяти сантиметров высотой, и в этой коробке бегал карлик, нажимая рычажки… И рядом такая же точно машина, с такой же коробкой и совершенно таким же маленьким человечком!
А еще дальше я увидел отверстие в потолке и чью-то неимоверно длинную и тонкую фигуру; собственно, я увидел только ноги, так как верхняя часть туловища от пояса находилась на втором этаже. Время от времени с автоматичностью машины из отверстия появлялись руки, как длинные рычаги, захватывали подаваемые на транспортере готовые части механизмов и поднимали их на второй этаж.
Это была не фабрика, а какой-то музей уродов. Их вид производил гнетущее впечатление. В их неподвижные, тусклые глаза нельзя было смотреть без содрогания. Я много пережил за время своего необычайного путешествия, но еще никогда мои нервы не были потрясены до такой степени. Мне было необходимо собрать всю силу воли, чтобы не упасть в обморок.
— Нет, это слишком… Уйдем скорее из этого ада, — обратился я к Смиту.
Он тяжело вздохнул.
— Да, видеть это — большое испытание для нервов. Но вы не видели и десятой доли всех ужасов наших фабрик. Это, — Смит показал на уродцев, — безнадежные люди, даже не люди, а живые машины. Они не только не могут освободить себя, но им уже ничем нельзя помочь. Конечно, не все рабочие превращены в такие придатки машин. Это, в сущности, пережитки старины. Много лет тому назад наша медицина сделала большие успехи в изучении действия желез внутренней секреции на развитие человеческого тела и отдельных органов. Хозяева этих фабрик не преминули использовать успехи науки для своих целей. Они заставили ученых путем подбора и воздействия на железы создавать людей, которые являлись бы такой вот составной частью машины.