Надо быть слепым, чтобы отрицать ту огромную работу, которую в кратчайшее время в трудных условиях произвел коллектив Института, и приходится удивляться тому легкомыслию, с которым относится к этой работе В. Балашов.
На работах Института строится практическая организация семеноводства. Нежелание и неумение связать свою работу с общими заданиями социалистического строительства и отсутствие подготовки научной «смены» — обвинение, которое выдвигается В. Балашовым, — есть кривое зеркало действительности».
Результат шести лет работы — общие слова, нет ни единого конкретного факта пользы от этих дворян: ни названия нового сорта, ни новой конструкции мельницы, ни конкретной агротехнической рекомендации, давшей результат. Нет даже попытки оценить экономический эффект.
Спустя полгода Вавилова как президента Академии заставили подготовить для правительства программу подъема сельского хозяйства, чтобы рассмотреть ее на XVI съезде ВКП(б).
Ведь ситуация с сельским хозяйством была тяжелейшей. Царская Россия, надо сказать, в этой области никогда и не блистала. Если на 1912 г. в Бельгии с десятины получали 176 пудов пшеницы, в Великобритании — 158, в Германии — 137, во Франции — 99, то в России — всего 54.
А к концу 30-х положение еще более ухудшилось: несмотря на в целом урожайные годы, урожайность с гектара упала до 45 пудов. Не надо быть даже крестьянином, чтобы понимать, что в таких условиях от агронауки срочно требуются конкретные рекомендации: 1) по сортам; 2) по удобрениям; 3) по агротехническим приемам.
«Соображения», которые представил Правительству СССР президент Академии сельхознаук Н. И. Вавилов 24 июня 1930 г., многословны и пусты, но разбиты на 12 параграфов. Я передам их суть: § 1 — сплошная коллективизация и механизация; § 2 — развитие заводов сельхозмашин; § 3 — распахать земли в Сибири и Казахстане; § 4 — распахать земли на Севере; § 5 — оросить Среднюю Азию; § 6 — рассчитывать на творчество объединенных в колхозы крестьян; § 7 — делать все планово; § 8 — вырастить кадры в науке и сельском хозяйстве; § 9 — учитывать географию сельхозкультур; § 10 — уделить внимание особо ценным культурам («кендырь, рами, бадан, дубильные акации, арахис»), § 11 — пастбища развивать по плану; § 12 — «повышение общей культурности дорожного строительства».
И это программа ученого?! Да спросите любого крестьянина, и он вам скажет и без Вавилова, что для того, чтобы больше получать зерна, нужно большие площади пахать. Но крестьянин даст более грамотные и, главное, честные рекомендации: он скажет то, о чем Вавилов умолчал, — что экстренно нужны новые сорта злаков, чтобы поднять их урожайность здесь, в России, а не в Сибири, и, что еще более важно, — жизненно нужны удобрения, о которых в «Соображениях» Вавилова ни полслова.
Но если бы паразиты в науке ограничивались только тем, что обжирали общество! Однако они, кроме этого, душат, губят настоящих ученых и настоящую науку. Их надо понять: рядом с настоящими учеными они немедленно становятся карликами, несмотря на свои степени, звания, премии и членство в академиях. Только этим можно объяснить, к примеру, истоки ненависти Ландау к Черенкову: что толку, что все орут о гениальном Ландау, если открытия в физике делает Черенков? Что толку, что все орут о гениальных академиках Академии медицинских наук, если даже с Запада больные едут лечиться не к ним, а в Курган к Илизарову? Пигмеи, чтобы пускать пыль в глаза, вынуждены давить настоящую науку.
Образцом подобной борьбы явилась длившаяся два десятка лет борьба паразитов от биологии с академиком Лысенко. Думаю, что многие из читателей этой книги если и читали что-либо о Лысенко, то это была грязь клакеров типа сентенций Ландау, высказанных им на родине биолога Менделя:
«Нет, Мариечка, не все, нужно еще добавить, говоря о великом ученом Грегоре Менделе: преступно упоминать рядом фамилию неграмотного фанатика, авантюриста Лысенко. В Советском Союзе был выдающийся ученый генетик Николай Вавилов, он своими выдающимися трудами в генетике действительно развил и углубил учение гения Чехии Грегора Менделя. Николай Вавилов был признан одним из лучших генетиков мира. Но грязные, подлые интриги неуча Лысенко, к сожалению, вышли за пределы науки и были причиной безвременной гибели гениального ученого Николая Вавилова. Я знаю, я читал все его работы, я всегда преклонялся перед гениальностью его работ. Они вошли в сокровищницу науки мира по генетике».