Я обогнал ее, прижался к тротуару, остановился, наклонился и открыл правую дверцу.
— Пожалуйста, — сказал я, глядя на нее снизу вверх.
Ей, ясное дело, очень нужно было ехать, а она еще и поколебалась, поморщила носик. Потом, конечно же, села.
Когда-то я даже мечтал о чем-то в этом роде: поздний вечер, неспешная езда, девушка, с кратким угуканьем угощающаяся сигаретой, запах табака, духов и немного бензина, я, небрежно ведущий машину и задающий ненавязчивые вопросы. Я хотел попросить ее пристегнуться, но увидел, что она — сама дисциплинированность — уже по собственному почину возится с ремнем. Я взглянул на нее повнимательнее: надутые губы, торопливо накрашенные глаза, округлый подбородок. «Ты этого хотел?» — спросил я себя, усмехнулся, а она, наконец-то пристегнувшись, устроила поудобнее на коленях свою сумку, положила на нее сцепленные пальцами руки: из ее рук каким-то странным букетиком торчали перчатки.
Я доставил ее прямо к подъезду и, весь во власти лирического настроения, отказался от протянутой трешки.
— На кофе я вас не приглашаю, — сказала она с вызовом и впихнула трешку в пепельницу.
— Что вы, что вы! — возмутился я и попросил телефончик. Она тут же — лишь бы поскорее избавиться от меня — записала его карандашом для ресниц на руководстве по эксплуатации и упорхнула, оставив дверцу открытой, а ремень — лежащим на земле.
Я отъехал два квартала и бросил машину, ничего не взяв, оставив трешку в пепельнице. С руководством подмышкой я вышел на магистраль, поймал такси и поехал к Вальке.
Она открыла заспанная, испуганная, радостная.
— Что же ты не позвонил? — заговорила она. — А если бы муж? А я вот сплю, сплю, сплю…
— Привет, — я поцеловал Вальку в теплую шею.
— Чей это телефон? — Валька взяла руководство из моих рук.
— Клиента! — ответил я и пошел на кухню. — Жрать хочу!
Потом Валька стонала и, как обычно, царапала мне поясницу, а я, глядя в ее запрокинутое смазанное лицо, думал о девушке.
— Сегодня придешь? — спросила Валька утром. — Он сегодня опять в ночь…
— Сегодня я к матери в больницу. Завтра.
— А завтра у него выходной…
— Ну, тогда созвонимся…
Часы пробили семь.
— У-у, — заторопился я. — Мне пора! Побежал…
V
На полпути к истосковавшемуся по хозяину станку меня перехватили ребята.
— Вот он! — сказали они. — Вот он и заплатит за пиво!
— Это почему же? — спросил я, доставая деньги.
Мы быстро распотрошили коробку, с жадностью выпили по банке.
— Наше лучше, — твердо, но все же с некоторым утренним сомнением, сказал кузнец, открыл еще одну. Пена шибанула ему в нос, он фыркнул. — Химия здесь одна. «Колос», он вот полезен… — Убежденность его возросла, и, как бы в подтверждение он разорвал банку надвое.
Я угостил всех сигаретами, мы закурили.
— Деньги человека портят, — вдруг сказал электрик, мутновато глядя вдаль.
— Это точно, — с готовностью согласился кузнец: на него тоже, видимо, нашло просветление. — Эх, тоска, — вздохнул он и неожиданно обратился ко мне:
— Хочешь, я тебя сейчас башкой о шпиндель? По-отцовски, а?
Я похлопал кузнеца по плечу и продолжил путь к станку. Станок, начисто протертый с вечера, действительно, словно ждал меня. С верстачка возле я взял старый, негодный уже и на шлифовку распредвал и в качестве приветствия запулил им в программный. Паралитик, видимо, еще не проснулся и поэтому промолчал. Только я потянулся к рубильнику, как по селектору — организация труда у нас была высший класс — назвали мою фамилию.
Когда я вошел, директор встал из-за стола, двинулся ко мне навстречу, похлопал по спине, усадил в кресло поближе к своему, открыл сигаретницу и угостил сигаретой.
— Ну, как мать? — спросил директор, тоже закуривая.
— Ничего, — ответил я, пожимая плечами.
— Как работа? Нравится? — выпустил он серию колечек.
Я кивнул.
— Да-а… — протянул директор, — брат тут мой в Москву переезжает. Младший. Женился, понимаешь, на москвичке и — в Москву…
— Это хорошо, — одобрил я, — в Москву — это хорошо…
— Да-а… — повторил директор. — Я вот думаю его к себе взять токарем.
Что-то такое неприятное, теплое разлилось у меня по затылку.
— Так станок-то один, — сказал я не очень уверенно.
— Правильно. Я знаю, что один, — он ласково посмотрел на меня. — Знаю…
— А… — начал было я, но он продолжил:
— Я его на твой станок хочу взять. На твой. Он — токарь высшего разряда, рабочий потомственный, — здесь он сделал ударение, — а ты — вчерашний недоучившийся студент, завтра — доучившийся. Тебе надо как-то своей дорогой идти.