Ну, значит, вошли мы – князь закусывал.
– Что скажешь, - спрашивает, - сотник? Как съездил, с чем вернулся?
– Да и съездил вроде хорошо, - отвечаю, - а вернулся ни с чем!
– Почто так? – дальше спрашивает. – Или испугался наш обманщик, сбежать сумел?
– Никак не сумел, - говорю. – Коли приказано было захватить злодея и доставить на княжий суд и разбор, так к тому были все силы приложены!
– Ну так, - удивился Мономах, - почему ж ни с чем воротился?
Тут меня локтем Ботало в бок толкает, не дает отвечать.
– Дозволь, князь, мне слово молвить!
Усмехнулся Владимир.
– Экий ты прыткий! Ну, говори, коль уж влез наперед батьки!
– Илье Иванычу неловко рассказывать, потому как не хочется нас, товарищей своих, в нехорошем свете выставить. Однако же правду нужно тебе знать: обмишурились мы с Соловьем-злодеем, обманул он нас, охмурил как детей малых. Уговорил он нас, князь, на себя работать, и совсем было мы согласились, уж с коней послезали и брони с себя снимать начали, да осерчал сотник на наше послушание чужаку. Видит, что приказы его не исполняются, один Соловей для нас светом в оконце сделался – он и вдарил его кулаком в темечко, с лошади не сходя. Ну, а кулак, княже, у Ильи Иваныча сам знаешь – дюже крепкий. Так и вышло, что пал злодей с единого удара бездыханным и только труп его окоченелый мы в Киев довезли. Не вели казнить, князь, не серчай на нас! Не случилось живьем ворога захватить, да на твой суд преставить – в том вину свою признаем…
Выслушал Мономах речь Ботало, посуровел.
– Так было, сотник? – меня спрашивает.
– Так, - отвечаю.
А у самого ровно кошки на душе скребут когтями вострыми: солгал князю, не выдержал соблазна пути легкого, что товарищи мои предложили. И отныне повязан я с ними круговой порукой. А, по сути, ведь и не было у меня другого выхода: не расскажешь князю правду обо всем происшедшем, о том, что передумал по дороге, да по какой причине сотворил смертоубийство с Соловьем. Ничего не сказал князю, промолчал.
– Понятно, - дернул головой Мономах. – Все силы, значит, приложил, чтоб не убег ворог. Ясно теперь, куда приложил, и как приложил. Не ожидал я от тебя, Илья Иванович, поступков таких неосмысленных, ну да ладно теперь, что поделать… Ворога во дворе оставьте, призову купчишек – пусть опознают. Коли тот злодей, что их обманывал, на том сыск закрою. Ну, а коли другого кого ты жизни глупо лишил – позор возложу на твою голову, судить буду, так и знай!…
Ну, после тех слов и отпустил нас князь. Купчишки-то Соловья опознали: кто монашка в нем признал, кто погорельца, а третий купец так и вовсе десятника из княжеской дружины. Но мне не легче стало: ушел я из дому в корчму, напился браги, да зло свое там же и спустил: сколь лавок и столов переломал, посуды побил – уж и не помню. И как повязали меня, да в «холодную» на телеге свезли – не помню тоже. Правда, и никто о том уже не помнит, опять народ сказок повыдумывал, что я стрелами кресты с церквей сшибал, да товарищей на то золото поил. И будто князь Владимир меня в погреб глубокий садил и песком засыпал. Брехня все это, Глебка, все брехня…»
– Дед, - спросил внук у Ильи Ивановича, - а чего ты эту историю только сейчас вспомнил, чего раньше не рассказал?
– Раньше… - прокряхтел дед, силясь повернуться чуть иначе.
Глеб привстал и поправил ему подушку.
– Раньше все додумать было некогда. Дела, дела… То война, то служба, то сын родился, то сын женился, то пол перестелить, то крышу перекрыть. Вся жизнь ушла на жизнь, а на главное-то, на коренное, внимания не обратил, побоку оставил…
– Что же главное? – спросил Глеб.
– Главное? Главное – вопрос, почему зло всегда добра сильнее. Почему зло малыми силами можно сотворить, а добро – лишь большими, почему лжи верить легче, а правде – труднее.
– И почему же, дед?
– Да потому что мы сами таковы: зло внутри нас гнездится, чуть копнешь – оно наверх и лезет. Его крышкой чугунной нужно держать, обручами железными с боков стягивать, так ведь трудно это, работы каждодневной требует. А какие люди не хотят упираться, зло из себя в мир выпускают – те в ладу с собой живут, распирания не испытывают. Хочешь обмануть – обмани, хочешь украсть – укради, убить хочешь – убей и ни о чем не думай, совесть свою не нагружай. Таковым легко и богатство наживать, и власти над людьми требовать. И чем богаче они становятся, чем большей властью владеют – тем сильнее в правоте своей убеждаются: так и надо жить, так и правильно! Ведь остальные от рождения до самой смерти с самими собой борются, силы и время на то тратят, а эти лишь других давят да притесняют, им много проще!