Бустер! – вдруг снова вспыхнуло озадачившее Вальтера минуту назад слово, и память послушно распахнула перед ним все происшедшее в ту предпоследнюю со Стефаном встречу – от звяканья кубиков льда в стакане виски до запаха жарившихся котлет, доносившегося с кухни.
*****
Он вернулся к гостю с вазочкой швейцарских конфет – шоколадных ядрышек с миндальным орехом в серединке, аккуратно обернутых серебристо-коричневой фольгой. Будешь, предложил Стефану. Да ну тебя. Тогда он уселся в кресло, развернул конфету, сунул в рот, хлебнул виски. Сегодня ты неразговорчив. Стефан дернул плечом, продолжая разминать пластилин: нечем похвастаться. Пару месяцев назад я был уверен, что о тебе вот-вот зашумит вся медицинская пресса. Лицо Стефана было освещено лишь с одной стороны, вторая половина из-за теней казалась изможденной: все так и было. Но все уже не так. Поясни. Что, полный провал. Чертовский успех, Вальтер. Настолько… чертовский, что о нем и болтать не стоит. Потому, например, что большие боссы на самом верху вдруг предложили мне место в директорате. А лабораторию, соответственно, передать их доверенному лицу. Очень изящно: месяц на передачу дел, и – здравствуй, здравствуй, град Берлин! М-да? Непонятно было, радоваться за Ковальски или печалиться. А как нынешняя твоя работа? Куратором останешься? В том-то и дело, дружище, что в предложении этого нет. Чистая синекура: большой оклад, работа с открытыми материалами, составление обзоров. И никакого риска. Не жизнь – мечта идиота. А они за пару лет сумеют разобраться в моем материале, добьют тему, и чем все это закончится, я даже представить не могу. Скорее всего, никто ни о чем и не узна…
– …задумался, Вальтер? - голос фрау Марты взревел над ухом.
Герван поморщился.
– Да нет, просто кое-что вспомнилось.
…полагал, что Альцгеймер для тебя еще и личное дело. Нет? Ковальски на мгновенье задумался, продолжая вертеть в пальцах кусок пластилина, потом вдруг дважды быстро ущипнул его. Похож? Черт побери! Вальтер держал в руках небольшую, в палец высотой, голову своего друга, настолько мастерски выполненную, что даже небрежность в проработке деталей выдавала профессионализм. Лишь нос с узнаваемой горбинкой и загибом книзу, но раза в два длинней, чем того требовали пропорции, портил впечатление. Вот уж не знал за тобой таких талантов. Да, наплюй. Лепить, ваять, рисовать – всему можно выучиться за пару дней. За неделю – выучить иностранный язык или курс молекулярной генетики с эмбриологией в придачу. И еще через месяц все забыть напрочь? Можно и быстрей, если очень…
– Что-что? – переспросила фрау Марта. – Прости, не расслышала!
– Я не задумался, - пришлось повторить. – Вспоминается один разговор…
Ковальский забрал у него поделку, еще раз продемонстрировал ее длинный нос. Мое положение - «Ковальски с носом» называется. Прошу изваять в мраморе в натуральную величину и установить на могиле. Типун тебе на язык! И верно, не дождутся… Ну, а если серьезно, спросил Вальтер. Лекарства у тебя, насколько понимаю, не вышло… Ага. Тут ведь знаешь, старик, одно за другое, хренова куча факторов и обстоятельств. Это вы, практикующие доктора, можете разбить лечение на этапы и внятно изложить их содержание. А у нас – поиск, начинающийся с приставления пальца ко лбу и задумчивого «а не попробовать ли вот это?» И если «вот это» не получается, то продолжения может не быть. Зато при успехе от «этого» можно будет повернуть налево и направо, смотря, как оно себя поведет, народившись…
Ковальски коснулся пальцами края вазочки, зацепил конфету, принялся разворачивать. Смотри, Вальтер, чтобы плотно заниматься «альцгеймером», нужно иметь в достатке клинического материала. Понятно, что экспериментов на реальных больных никто не допустит. Вариант с трансгенными мышами и крысами, вырабатывающими амилоидный прекурсор, приемлем, но материал это дорогой и расходуется слишком быстро: мышек кормим, забиваем, смотрим гистологию… Есть, конечно, у меня группа ребят, уже третий год грызущих это направление, но надежда на них слабенькая. Знаешь, оживился Стефан, иногда поиск обходных путей выводит совершенно не в то место, куда намеревался попасть изначально. Пример с Колумбом я опущу за банальностью, но, например, Пауль Гельмо выделял из каменноугольной смолы краситель, а нашел сульфаниламид, Джим Шлаттера работал с пептидами для лечения язвенной болезни, а открыл аспартам[1]. Хоффман трудился над лекарством от шизофрении и одарил мир ЛСД. Ну, а силденафил[2] - продукт поиска нового средства от стенокардии, стал, по-моему, популярней аспирина. Ковальски без всякого видимого удовольствия дожевал конфету. Мы, продолжил он, тоже лишь пытались самообеспечиться дешевыми материалами для экспериментов и занялись поиском токсина, вызывающего амнезию… У тебя кстати, бывали палимпсесты[3] после перебора с алкоголем? Нет? А у меня бывали. Жуть: рассказывают о твоих «подвигах», а ты только глазами хлопаешь и не знаешь, верить или нет… Ну, и сотворили «Эл-шесть-двенадцать-восемь», он же - «ластик». Капризная фиговина. Индивидуальная чувствительность, летучесть… Хорошо хоть, побочных эффектов почти нет. К чему ты это рассказываешь, спросил Вальтер. Я уже запутался. Очень просто, ответил Ковальски. Сейчас сам поймешь.