С помощью «ластика» мы научились лихо стирать не только кратковременную, но и оперативную память. О мгновенной я вообще молчу. Конечно, ты представляешь, как мы это проверяли: вырабатывали условные рефлексы на получение корма, например, или на слабый удар электротоком при вступлении мышки на металлическую пластину – а потом распыляли в клетке препарат. Два-три вдоха, и животным приходилось учиться всему заново – они напрочь забывали усвоенное за несколько предшествующих дней и даже недель. Потом, убедившись в успехе, начали работать над антидотом, и вот здесь уже пришлось изрядно попотеть, пока не родился «Бустер».
«Бустер», переспросил Вальтер. «Бустер», кивнул Ковальски. Понятно, что название прилепилось не сразу, ведь «бустер» значит «ускоритель», а мы поначалу и понятия не имели об эффектах форсирования восприятия и фиксации в памяти – мы лишь боролись с блокированием мембран, вызванных «ластиком». Но однажды мне пришло в голову проверить, сможет ли «бустер» препятствовать стиранию памяти, да только я перепутал мышей. Была у нас неразлучная парочка – Том и Джерри их звали – задействованная в двух разных группах. Том научился доставать рычажок для получения зернышка пшеницы, а Джерри – избегать металлической пластинки в центре клетки. Ну так я, продолжал рассказывать Стефан, выдал порцию «бустера» Тому и посадил в клетку с электротоком. Обычная скорость выработки первичного рефлекса составляет 3-5 повторений, через несколько часов мышь снова может наступить на пластину и получить разряд, в течение следующего дня ошибки случаются дважды или трижды. Том наступил единственный раз и помнил об этом двое суток. Понимаешь? Догадываюсь, сказал Вальтер. Весьма рад, усмехнулся Ковальски. А я устроил так, что больше никто ни о чем не догадывается. Почему, спросил Вальтер. Во-первых, требовалось на сто раз все проверить и перепроверить: без фанатизма и спешки, без болтовни на каждом углу и излишнего внимания начальства. А во-вторых, поспешил спросить Герван, которому показалось, что друг перечислил все значимые причины в единственном пункте, и настал замечательный момент для «подкола». Во-вторых, нисколько не смутился тот, я боялся, что направление закроют, не дав довести «бустер» до ума.
Ковальски молчал, выжидающе глядя на Вальтера. Не понял, сказал тот. Чего, спросил Стефан. Почему не дадут довести до ума. Совсем не понял, задрал брови Ковальски. Совсем. Это не имеет смысла – мешать тебе сделать «бустер». Это даже не резать курицу, способную снести золотое яйцо, - это выбросить полученное яйцо в мусорное ведро. Нет, уверенно сказал Вальтер, ты ошибаешься. Нет, дружище, к сожалению, не ошибаюсь, возразил Стефан. Просто ты видишь проблему лишь с одной стороны, с точки зрения маленькой немецкой компании, как будто она одна на рынке, и не существует огромного мира с клубком деловых и межличностных связей, будто на фармацевтике и медицине свет клином сошелся. Понимаешь, о чем говорю, нахмурился Стефан, или разжевать придется. Вся система образования если не рассыплется к черту, то явно потребует перестройки. Да разве она одна? Молодые рабочие начнут становиться умней седых инженеров, родители школьников затеют споры с их учителями, цитируя Аристотеля или, не знаю, Коменского с Жаном-Полем Мартаном в придачу. Ваши медсестры, из тех, что полюбознательней и поамбициозней, пролистают справочники с атласами, и будут в глаза и за глаза обсуждать технику операций и медикаментозные курсы. И все поголовно станут крупнейшими специалистами в политике, экономике и способах управления коллективами. Как тебе перспектива, не вызывает опасений, спросил Ковальски.
Нет, попробовал усмехнуться Вальтер, ведь это все теория. Помнить – далеко не то же самое, что знать, а знать – еще не уметь. Да брось ты словоблудием заниматься, отмахнулся Стефан. Уметь – именно что знать досконально, как сделать. В конечном счете, помнить на мышечном уровне. В том то и дело, дружище, что на самом деле мы помним все и всегда, вот только вспоминать не умеем. Ты ведь не забыл классические эксперименты Пенфилда[4] с электростимуляцией мозговой коры, спросил Ковальски, ну, те, в которых пациенты вдруг переживали давным-давно прошедшие события, словно снова оказались их участниками. Все, все у нас в голове хранится, будто на огромном пыльном складе с разоренной картотекой – вроде и есть, да не знаешь, как отыскать. Вот «бустер» и дает возможность в нем ориентироваться легко и непринужденно. Как если появился доступ к учетным карточкам: буква «Р» - «рукавицы брезентовые» - проход номер 6, стеллаж 12, ярус 3, двадцать седьмая полка. Протяни руку и возьми. То же касается других букв, слов, дат, событий, обстоятельств. Если не было пожаров или хищений – повреждений мозговой ткани – все в твоем распоряжении.