– Вам кажется, соотношение вполне приемлемо? – спросил он, увидев пренебрежительное движение ладони Лазарева с зажатой между пальцами сигаретой. – Да, спецсредства, иммобилайзеры… Но и необходимость организации трех смен для покрытия суточного режима! А ведь у нас не тюрьма – приемник. Мы должны всего лишь получать доставляемые нам партии осужденных, размещать их в контейнеры, и раз в два года по установленному графику пробуждать для медицинского обследования и разминки. Пятнадцать охранников на сто пятьдесят или двести вялых заключенных – это одно, а то же количество на пятьсот человек, из которых треть уже вторую неделю на ногах и вполне адаптировались – совсем другое.
– Господин полковник, я же не спорю! – улыбнулся Лазарев. – В этом и заключается моя миссия – обеспечить вас хорошим, надежным персоналом. Ну, и… - доктор затянулся и договорил, выпуская дым, - одновременно разгрузить гибернаторы. Сколько в них сейчас, кстати?
– Шесть тысяч двести сорок человек. На две трети приемник заполнен.
– Вот видите!
Полковник поднялся из кресла, обошел стол, прогулялся по привезенному с Земли ковру. Русский остался сидеть к нему спиной, наблюдая за сигаретным столбиком пепла, почти достигшим фильтра.
– Еще кофе? – спросил Раковский.
– Если не затруднит!
Раковский приоткрыл дверь кабинета. В «предбаннике» возле стола Булзена с листком бумаги стоял Швейцер.
– Вы ко мне, сержант?
– Так точно! – Швейцер мгновенно повернулся к нему, став по стойке «смирно». – Разрешите подать рапорт!
– В чем дело?
Полковник вышел совсем, плотно закрыв дверь. Взяв из рук Швейцера написанный от руки рапорт, принялся читать.
– Вы абсолютно уверены?
– Так точно!
– Нужно проверить… Генри! – обратился полковник к ординарцу, являющемуся одновременно и секретарем. – Будь добр, изготовь для доктора еще чашечку кофе – по-моему, он пришелся по вкусу. – И, переведя взгляд на застывшего сержанта, приказал. – Зайдите в кабинет!
Обернувшийся на звук открываемой двери, Лазарев узнал встречавшего их сержанта и поднялся навстречу.
– Добрый день!
– Вы уже знакомы, поэтому обойдемся без формальностей, – полковник прошагал к столу, пододвинул к нему еще одно кресло. – Садитесь, Якоб. Заняв свое место и убедившись, что гости готовы его слушать, Раковский заговорил.
– Вот, доктор, в подтверждение моих опасений: только что сержант Швейцер доложил о происшествии в прогулочном дворике «Б» - один человек тяжело травмирован.
– Помощь оказана? – поинтересовался Лазарев.
– Сейчас узнаем…
Полковник нажал кнопку громкой связи на настольном коммуникаторе.
– Петерс!
– Да, господин полковник! – послышался в ответ усиленный динамиком голос собеседника.
– Что там с Циглером?
– На тот свет чуть не отправился наш Циглер! Какой-то ловкач разбил ему подъязычную кость – пришлось интубировать, пока не задохнулся от отека гортани.
– Сейчас он как?
– Спит. Недели на три из строя выведен, и в ящик уложить нельзя!
Раковский поблагодарил врача за справку и выключил коммуникатор.
– Циглер – это наш человек, - пояснил он. – В каждой партии пробуждаемых мы стараемся иметь своих авторитетных людей.
– Всякое новое – хорошо забытое старое! – непонятно прокомментировал русский.
Полковник лишь пожал плечами. Потом взглянул на сержанта.
– Якоб, вы не могли обознаться?
– Я год был его командиром. Внешне он сильно изменился, да и полгода в гибернаторе «Монблана» красоты не добавляют, но что это Федоров – готов руку на отсечение дать!
– Руки поберегите, - посоветовал Раковский, а доктору расшифровал их со Швейцером обмен репликами. – Циглера избил один из новичков. В сопроводительных документах он значится как Федор Ванников, статья 1243-3, пятьдесят лет изоляции. А наш сержант опознал в нем своего бывшего подчиненного по батальону специальных сил ООН – некоего Александра Федорова. Вот ведь, понимаете, какие у нас дела начались. А у вас – программа…