– Все куришь?
– Все курю! – ответил я, отняв ото рта трубку. – Угостить?
– Я давно бросил, Ян! – улыбнулся Давид. – Дурная привычка!
– Дурная, - признал я. – И обходится дорого по нынешним временам.
– Да уж…
Он молчал, не решаясь продолжить разговор, я же облокотился о перила, демонстрируя свою готовность вот так стоять на солнцепеке и посапывать трубкой хоть целую вечность.
– А к Труффу ты ходил? – не выдержал Геворкян.
– Нет еще.
– Что, вообще не собираешься? – не поверил он.
– Почему же… - врать мне не имела смысла. – Они до восьми работают. Вот, закрою музей и пойду.
– Знаешь… - произнес после еще одной паузы Давид. – Я вот насчет Армена своего хочу спросить. Может, не нужно ему к тебе больше ходить, учиться? Не выйдет из него большого художника. Кисть научился держать, дом рисовать, дерево. Может, хватит?
– Сын у тебя правильным человеком растет, - ответил я. – Глаз у него есть, рука верная. Пикассо с Модильяни из него, пожалуй, не получится, но чем плох Геворкян? Ему нравится рисовать – пусть рисует. Разонравится – пойдет на курсы при Комбинате, или на Землю улетит в университет поступать. Это ведь не нам решать, Давид, ему.
– Да, тут ты прав, Ян, - согласился Давид.
Он еще постоял со мной, подождал, пока я докурю и выбью трубку, попрощался и ушел. Я тоже вернулся в прохладу музея.
Времени оставалось достаточно, поэтому я обошел всю экспозицию. Итальянское Возрождение (венецианская школа слабо представлена – тут недоработка, но флорентийцы очень хороши). Мои любимые фламандцы, французский классицизм, импрессионисты: Дега, Моне, Ренуар, Гоген, Сера. Большой зал под скульптуру модерна. Американский пейзаж и испанский портрет. Сорок две русских иконы школ Рублева и Феофана Грека. И сюрреалисты. И авангардисты. И механисты… Три с половиной тысячи квадратных метров выставочных площадей. Плюс студия, где я трижды в неделю провожу занятия со всеми желающими – в основном, младшим поколением населения Фронтира. Некоторые с Залива детей привозят – сорок минут вертолетом в один конец…
Ровно в шесть я закрыл двери музея, кивнул на прощанье Петерсену и зашагал в сторону надувного купола Галереи Труффа.
Что же им надо? – размышлял я, преодолевая четверть мили Центрального проспекта и машинально держась тени. – Почему их любопытство столь быстро насытилось лучшими образцами искусства? Почему уже через три месяца после открытия залы музея опустели и лишь редкие посетители слонялись по ним, не скрывая, что заглянули лишь из желания скоротать время в кондиционированной прохладе, а вовсе не из преклонения перед гениями Тициана, Гойи или Леонардо да Винчи? И почему вдруг выстроились в очередь перед входом в этот паноптикум сумасшедшего Труффа? Что у него есть, чего нет у нас? Что заставляет людей снова и снова, на каждой посещенной галереей планете, платить немалые деньги за сомнительное удовольствие поглазеть на его экспонаты? Никто не мог рассказать мне об этом: мялись, стыдились, беспомощно шевелили пальцами, не в силах передать ощущения. Мне предстояло увидеть все самому и сделать собственный вывод.
Все внутри труффовских залов выглядело по-другому, иначе, чем в нашем музее. Пуленепробиваемые стекла, лазерные датчики, надписи: «не прикасаться», «не приближаться», «видеоконтроль!». Экскурсоводы, заученно бубнящие гладкие, мудрено сконструированные фразы. И множество предметов, не представляющих с точки зрения искусства ни малейшей, или, в крайнем случае, незначительную ценность. Да, была и живопись – я внимательно рассмотрел с десяток рисунков и картин. Адольф Алоис Шикльгрубер, «Голова собаки №1». Он же, «Вердерские ворота» и «Спокойная жизнь с цветами». Уинстон Леонард Спенсер Черчилль, «Пейзаж Чартуэлла с овцами». Александр Пушкин, «Птица, сидящая на земле» - небрежный рисунок, выполненный одним росчерком пера.
Но больше всего в галерее было представлено обычных с виду вещей: концертные туфли сэра Пола Маккартни (кто такой?). Фуражка Иосифа Сталина. Мобильный телефон 43-го Президента США Джорджа Буша-младшего. Пепельница из резиденции Фиделя Кастро. Фотопортрет Маргарет Тэтчер (с трудом припоминаю!) с автографом. Обгоревшая, похоже, электрогитара Джимми Хендрикса. И даже нижнее белье королевы Великобритании Елизаветы II. И бесконечные смокинги, подтяжки, поделки из гипса, награды, собственноручные надписи, школьные тетради, часы, листки блокнотов, собачьи поводки…