– Ты собираешься скупать ребячью мазню?
Лицо Жесса представляло собой иллюстрацию к слову «изумление»: рот открыт, глаза вытаращены, шляпа съехала на затылок. Я не смог удержаться от краткого хохотка.
– Экспонаты Труффа обошлись ему в десятки и сотни тысяч ландов по той лишь причине, что приобретал он их ПОСЛЕ превращения бывших обладателей в знаменитостей. Я собираюсь сделать это ДО. И даже если нынешние мальчики и девочки не станут известными на всю Систему, у них будут дети, внуки и правнуки, а потомки всегда испытывают уважение к предкам. Я не собираюсь торговать предметами, но могу гарантировать постоянный интерес к экспонатам – уже с послезавтрашнего дня, когда полюбоваться на них придут родители юных авторов…
– Кстати, - продолжил я после небольшой паузы, отведенной Жессу на осмысление сказанного, - у твоего Алекса есть пять деревянных масок-барельефов под названием «Эволюция». Отдашь за две сотни?
– Тебе плохо? – тут же спросил Жистел.
– Хорошо, две с половиной, - кивнул я. – Иначе приобретение муниципальным музеем поделок внука мэра начнет дурно пахнуть. И давай лучше обсудим, чем наша мэрия еще сможет мне помочь…
Пока я тоже, как недавно сам Жесс, мог только крутить ладонью, вкручивая невидимую лампочку. Мне еще предстояло найти слова, чтоб донести не только до него, до всех жителей Фронтира простую, в общем-то, мысль. О том, что инвестиции в людей – не абстрактное понятие. Что приобретение за деньги (хорошие деньги, между прочим!) первых ребячьих работ, едва-едва отмеченных проявлением таланта, есть наилучшее вложение капитала, есть вклад в будущее нашей колонии. Потому что только при таком условии сами юные дарования поверят в свои силы, а такие отцы, как Геворкян, перестанут толкать их к работе на Комбинате за кусок хлеба. Им – и детям, и их родителям – сейчас нужно думать не о синице в руке в виде профессии или должности, а о журавле в небе – призвании. И тогда вместе мы победим. А уж потом пусть приходят всякие труффы, пользуются созревшими плодами. Скупой платит дважды, верно? А Труфф пусть платит вдесятеро – он, как и большинство, не только жаден, но еще и осторожен и глуп.
В ящике стола у меня лежала литровая бутылка домашнего вина из черноплодной рябины. Двухлетней выдержки, крепкого, густого и сладкого. Неплохая смазка для долгого и трудного разговора, который нам с Жессом предстоял.
Мортпехи
рассказ
Обход территории был отработан в деталях. Мое место было в десяти шагах сзади капрала и чуть правее, ближе к контрольной полосе. Ночной мрак, опустившийся на горы, нисколько не мешал: инфравизоры исправно транслировали блеклую, словно припорошенную инеем, вспашку с заглубленными в нее датчиками движения, терриконы пустой породы, чуть маслянистые от скудной росы рельсы одноколейки, путанку колючей проволоки, обозначающей границы.
Ту-Эль вскинул руку и я замер с поднятой ногой.
– На два часа, двадцать восемь ярдов! – отдал он мне беззвучный приказ.
Я всмотрелся – ничего. Лишь два немногим более теплых окружающего фона валуна. Сместиться левей? Я опустил ногу, готовясь сделать шаг, но нетерпеливый капрал уже сбросил мне картинку со своей камеры. Действительно, за ближайшим ко мне камнем был кто-то живой, массой до тридцати фунтов. Судя по оттенку отражаемого тепловизором выдыхаемого воздуха – температурой около ста градусов по Фаренгейту. Местный сумчатый волк – бахгал? Неужели они научились рыть подкопы под проволокой?
Ту-Эль не двигался. Его поднятая вверх рука продолжала настаивать на осторожности, а согнутая вперед кисть – на действии. Отдав приказ закрепленному на предплечье автомату снять предохранитель и подать патрон с безоболочечной пулей, я начал плавно смещаться на минимально возможный угол стрельбы. Хлопка выстрела было не слышно – лишь выброшенная гильза задела обломок породы, чуть звякнув. Бахгал, с полуоторванной головой, судорожно выгибал спину, брызгая кровью на камни.
– Хорошо, Дед! – отозвался капрал о выстреле. – Одной проблемой завтра будет меньше.
Едва мы тронулись дальше и миновали очередную вешку, как на пределе восприятия уловили дробное эхо далеких разрывов. Очень далеких – пожалуй, километрах в пяти от нас и гораздо ниже. Со стороны котловины, в которой находился шахтерский поселок.