Приблизились мы по команде. Капрал перевернул начавшее окоченевать тело вверх лицом, спросил:
– Кто?
– Аль-Вариди, младший бухгалтер, – тут же ответил Ухват. Такое уж у него хобби – запоминать всех однажды увиденных.
– Ударили в затылок, - прокомментировал Ту-Эль, отпуская труп и вставая. – Судя по вмятым костям – прикладом. Он и пикнуть не успел. Хорошо умер, быстро…
Естественно, в сложившейся ситуации капрал принял решение выпустить «колибри». Едва крохотный аппаратик был извлечен из наплечного бокса, расправил крылышки и взлетел, мы все увидели свои индексы и тепловые контуры окружающих зданий. Выше ста футов персональные дроны подниматься не могли, но и этого до подхода «Альбатроса», было достаточно. Во всяком случае, уменьшалась вероятность угодить под нежданный выстрел подствольника.
Дальше мы работали планомерно. Капралы контролировали улицу и междомовые проходы, остальные парами осматривали дома. В них все было спокойно: помощь никому не требовалась, тела убитых мы оставляли лежать там же, где их и обнаруживали. Основная масса была зарублена длинными и очень острыми ножами, хотя встречались и со сломанными шеями, и удавленные. В жилье, на первый взгляд, ничего не пропало, вообще сохранилась внешняя пристойность. В том же домике Аль-Вариди, если не обращать внимания на скрючившую возле входа женщину с лицом, смотрящим за спину, да безголовый трупик девочки в кресле, создавалось впечатление тихого семейного вечера. Даже проектор продолжал работать, демонстрируя вращающуюся надпись: «Конец».
Однако в обоих салунах, открытых для шахтеров с позволения «Кимберли майнинг лимитед», творился хаос: битые на стеллаже за стойкой бармена бутылки, опрокинутые столы, пулевые отверстия в стеновых панелях. В каждом из залов человек по тридцать-сорок убитых. Большинство из них и оружия не успели достать – поясные кобуры оказались застегнутыми. Реконструировать картину расстрела не составляло труда: входили двое, вставали по обе стороны от дверей и выпускали каждый по целому магазину в направлении от центра к углам. Потом перезаряжали и уже одиночными добивали раненых. Весь пол у дверей был усеян стреляными гильзами. Однотипными, от армейских автоматических винтовок.
Мы не уложились в запланированные шестнадцать минут – время истекло, а шесть бараков из монолитного железобетона остались непроверенными. Ту-Эль вышел на связь с сержантом и доложил обстановку.
– Нам здесь делать нечего, - заключил он, - все сделано до нас. И работа не дикарей, хотя акцент просматривается. Вошли тихо, действовали слаженно и почти одновременно во всех помещениях. Была и стрельба, но, по всей видимости, использовали глушители. Иначе ничем не объяснить отсутствие сопротивления.
– Со спутника дали картинку: Вторая Туземная рота сворачивает лагерь, - сообщил в ответ Гусь. – Со слов капитана Шона-да-Бэя, командир туземцев заявил только, что «за нелюдей он не сражается»…
– Что это значит?
– Это значит, что шахтеры перестали считаться им людьми.
– Непонятно. Так нам возвращаться?
– Осмотрите Коровник – если и там нет ничего по нашей части, разрешаю считайте задачу выполненной. С бунтовщиками штурмовики разберутся, это их компетенция…
Строение под номером «22», отведенное под крохотный бордельчик и прозванное местными Коровником, было через дом и выделялось в ряду подобных лишь тускло подсвеченным рекламным щитом с подмигивающей блондинкой на фасаде. Подойти к зданию бесшумно не удалось – уже шагов за десять под ногами захрустело битое стекло. Дверь была сорвана с петель, но аккуратно вставлена в проем, так что снаружи повреждение в глаза не бросалось. Пустые рамы двух соседних окон оказались распахнуты настежь. Изнутри тянуло тротильной кислятиной и горечью жженой синтетики.
Трогать дверное полотно мы даже не пытались – с какой еще целью ее ставили на место при открытых окнах, как не для прикрытия растяжки? Заглянули внутрь поверх подоконников. При максимальном усилении наши микрофоны в тридцати шагах засекают сердцебиение и дыхание мыши. Здесь же улавливались лишь редкие капли воды из неплотно прикрытого крана на втором этаже.