– Сорок! – тут же среагировал Ухват, отражаемый на транслируемой «колибри» картинке индексом «4».
– Тридцать восемь! – возразил Лук (индекс «13») с правого фланга.
– Тридцать шесть, - включился в игру Ту-Эль (индекс «11»), и добавил персонально в мой адрес. – Дед, ты уж очень перестраховываешься!
Тридцать шесть бондов – стоимость тысячи стандартных патронов калибра пять-пятьдесят шесть, включая доставку. Списочный состав Второй туземной – сто пятьдесят восемь человек. Выходило, что на каждого из них в ходе операции нельзя было потратить и семи пуль. Жесткие условия, но тем интереснее.
В этом мы пошли даже дальше, чем люди. Их за многое стоит уважать, не только за создание нас самих, но и за согласие принять нас в древнюю, насчитывающую много тысяч лет игру в войну. Замечательная игра, но, к великому нашему сожалению, до сих пор ведется по упрощенным правилам. Уничтожить максимальное число врагов и захватить максимальную территорию – слишком уж убогие задачи. Мы, например, вводим дополнительное ограничение: достигать цели с минимальными издержками. Если производство каждого из нас обходится в несколько десятков тысяч – должны же мы хоть как-то окупать затраты?
Вообще непонятно, почему нас прозвали мортпехами. Мы вовсе не мертвые. Во всяком случае, сравнивая себя с людьми-сослуживцами, отличия в поведении мы обнаруживаем с трудом. Может, им просто трудно выговорить «механопехотинец»? Тогда ладно, простительно. Люди вообще не идеальны, мы это понимаем и принимаем. Но лучше бы они поучились считать. Экономность, как частный случай эффективности – это ли не признак разума?
– Обвинение отвергаю, – ответил я, индекс «90», капралу. – Требую двенадцать и ни сантимом больше. Плюс проверку по итогам боя сохранности амуниции.
– Приятно слышать, Дед! - отозвался Ту-Эль. – Правила игры приняты, цели определены!
Работа нам предстояла вполне рядовая. Десяток мортпехов против роты туземцев. Поневоле вспомнишь первое правило воинской гуманности: убивать быстро, не причиняя мучений. И второе: щадить врага – подвергать опасности напарника.
Ну, вот и туземный арьергард. Светопоглощение доспехов на максимум, оба автомата в одиночный режим, патрон стандартный…
Область высокого давления
рассказ
Продолжая смотреть на задержанных, Мучик погладил потемневшую от времени и бесчисленных прикосновений столешницу. Дерево под ладонью было теплым, жирным и соленым. И еще отдавало красным жгучим перцем – излюбленной приправой местных жителей.
– Имена, звания? – в третий раз спросил он.
Задержанные молчали. Тот, что повыше, в солдатских ботинках и обмотках по галифе под самое колено, стоял неподвижно, вздернув подбородок и глядя в стену поверх головы Мучика. Второй, грузный, с двойным подбородком, непрерывно шевелил пальцами опущенных по швам рук, словно разминал их перед тонкой работой. И еще у него тряслись губы – это было видно даже отсюда, из-за стола.
Мучик скосил глаза на Проводника, но тот сидел как истукан: огромный, синекожий, с гладкой лысой головой. Широко раскрытые глаза, вытатуированные черной тушью на его затылке, пялились прямо в лицо командиру.
– Криш, дай толстому в ухо – мне кажется, он меня не слышит! – приказал Мучик.
Сержант, стоящий позади задержанных, снял руки с «Клыча».
– А-а-а! – заорал толстяк, падая на колени и зажимая обеими руками надорванное ударом ухо. – Не надо меня бить! Я не военный!
Конечно, он был обычным шпаком. Из тех, что «все пошли – и я пошел, все стреляли – я стрелял, все бежали – я бежал». Именно с него и стоило начинать.
– Пусть заткнется!
Криш добавил толстому сапогом в крестец. Рев перешел в хлюпанье, человек бесформенной массой ворочался на земляном полу.
– Хозяина кликни, - попросил Мучик сержанта.
Пока тот выглядывал за дверь, передавал распоряжение стоящим снаружи, Мучик еще раз протер ладонью столешницу, понюхал пальцы – действительно, запахли перцем – посмотрел на уставившегося выше его головы рослого. Что он там узрел, за спиной? – подумалось командиру. Обернувшись, кинул взгляд на плотно затянутую паутиной стену. С десяток паучков-почтальонов ползали по ней, по очереди роняя искорки электросварки. Лучше бы не поворачивался – только голова заболела.